– Она помогала мне в школе, – сказал он и закрутил кольцо. – Она была младше меня, но хорошо училась. Любила читать.

Марк улыбнулся пришедшим на ум воспоминаниям. Тыльной стороной руки утер у себя под носом.

– Она начала дружить с Лэйси. Кажется, у них было много общего. Она всегда хорошо ко мне относилась.

Он потряс головой, как бы желая прояснить мысли.

– Когда мама заболела…

Он снова замолчал.

– Мы думали, что она выкарабкается, понимаете? А потом у нее снова началось ухудшение, и она все чаще ложилась в больницу. Ей бывало так плохо, что иногда она даже не могла ходить. Отцу даже приходилось водить ее в душ. А потом она сказала, что ничего больше не хочет, не станет ходить на химию, не может больше переносить болезнь. Сказала, что мы не должны видеть, какой она стала. Ну а какой мы должны ее видеть? Мертвой?

Марк прикрыл рукой глаза.

– Дженни всегда была рядом, понимаете? Была подле меня…

Он помолчал.

– Она была такой доброй, так заботилась обо мне. Разговаривала со мной. Она понимала, каково мне приходится. Она не хотела стать с моей помощью капитаном болельщиков, не просила меня поносить мое дурацкое школьное кольцо. Ее интересовал я, сам по себе.

Он уронил руки и взглянул на Лену.

– Она не говорила со мной о Лэйси или о моем отце. Она думала, что я хороший. Думала, что я чего-то стою.

Он обхватил голову руками. Похоже, заплакал.

Лена вдруг услышала тиканье часов на стене. Оно было громким, било по ушам. Джеффри сидел подле нее совершенно неподвижно. Сделался частью комнаты. Позволил ей взять все в свои руки. Так случалось и раньше, когда она была прежней Леной. Та Лена знала, как нужно работать. Она набрала полные легкие воздуха. Сейчас в этой комнате она снова стала собой. Впервые за несколько месяцев почувствовала себя прежней Леной.

Прошла минута, прежде чем она снова обратилась к Марку.

– Скажи мне, что случилось?

Он покачал головой.

– Все пошло наперекосяк.

Он наклонился вперед, почти прижался грудью к коленям, лицо его исказилось от боли, словно кто-то его ударил. Закрыл лицо руками и снова зарыдал.

Лена, сама не зная, что делает, опустилась на колени и взяла мальчика за руку. Другой рукой стала гладить его по спине. Пыталась утешить.

– Ну ладно, успокойся, – сказала она.

– Я люблю ее, – прошептал он. – Даже после того, что она сделала, я все еще ее люблю.

– Да, да, я знаю, – сказала Лена, все так же гладя его по спине.

– Она из-за меня с ума сходила, – всхлипнул Марк.

Лена вынула из коробки клинекс и подала ему. Он высморкался и прошептал:

– Я говорил ей, что нам нужно прекратить.

– Почему вам нужно было прекратить? – прошептала в ответ Лена.

– Я не думал, что нужен ей, понимаете? Считал, что она сильнее меня. Сильнее всех. – У него задрожал голос. – Оказалось, что это не так.

Лена гладила его по затылку.

– Что произошло, Марк? Почему она тебя возненавидела?

– Вы думаете, что она меня ненавидит? – спросил он, заглядывая ей в глаза. – Вы действительно думаете, что она меня ненавидит?

– Нет, Марк.

Лена откинула ему с лица волосы.

Говоря о Дженни, он перешел на настоящее время. Это бывает, когда люди не могут понять, что любимый человек ушел навсегда. У Лены тоже так бывало, когда она говорила о сестре.

– Конечно же, она тебя не ненавидит.

– Я говорил ей, что я больше не стану этого делать.

– Делать что?

Он отрицательно покачал головой.

– Это бессмысленно, – сказал он, качая головой.

– Что бессмысленно? – спросила Лена, пытаясь заставить его взглянуть на себя.

Он взглянул, и она с ужасом подумала, что он сейчас попытается ее поцеловать. Она быстро отодвинулась и схватилась за подлокотник, чтобы не упасть. Марк, должно быть, заметил, что привел ее в состояние шока, потому что отвернулся и достал еще один платок. Сморкаясь, он взглянул на Джеффри. Лена не смотрела ни на того, ни на другого. Все, о чем она думала в этот момент, было то, что она нечаянно перешла границу, но что это была за граница, она не понимала.

Марк заговорил с Джеффри. В его голосе звучало больше уверенности. Несчастный ребенок исчез. На его место вернулся наглый подросток.

– Что еще?

– Дженни нравилось учиться? – спросил Джеффри.

Марк пожал плечами.

– Ее интересовали другие культуры, другие религии?

– Чего ради? – огрызнулся Марк. – Вряд ли мы когда-нибудь выбрались бы из этого паршивого городишки.

– Значит, не интересовали, – сказала Лена.

Марк сложил губы трубочкой, словно хотел послать воздушный поцелуй, и сказал:

– Нет.

Джеффри сложил на груди руки.

– Примерно с Рождества ты с Дженни раздружился. Почему?

– Надоела, – пожал он плечами.

– С кем еще она встречалась?

– Со мной, – ответил Марк. – С Лэйси. И все.

– Других друзей у нее не было?

– Нет, – сказал Марк. – Да и мы, по сути, не были ее друзьями.

Он небрежно рассмеялся.

– Она была всегда одна. Разве это не печально, шеф Толливер?

Джеффри молча смотрел на Марка.

– Если у вас нет ко мне больше вопросов, – сказал Марк, – то я бы хотел, чтобы вы ушли.

– Ты знаешь доктора Линтон? – спросил Джеффри.

Он пожал плечами.

– Конечно.

– Я хочу, чтобы завтра ты пришел к десяти часам в детскую поликлинику и сделал анализ крови. – Джеффри указал на Марка пальцем. – Не заставляй себя разыскивать.

Марк встал, вытер ладони о штаны.

– Да ладно, приду.

Посмотрел на Лену. Она все еще сидела на полу. Ее голова была на уровне его паха. Он усмехнулся, заметив это. Вскинул бровь, улыбнулся ей наглой улыбкой и вышел из комнаты.

Около шести утра Джеффри выкатился из постели и свалился на пол. Уселся, застонал от боли в голове, попытался вспомнить, где находится. Путешествие в Силакаугу заняло у него долгие шесть часов, и в двуспальную кровать он завалился, не потрудившись раздеться. Фирменная рубашка была измята, рукава задрались выше локтей. Брюки сморщились в коленях.

Джеффри, зевая, оглядывал комнату. Его мать оставила все, как было, с тех пор как более двадцати лет назад он уехал отсюда в Оберн. На двери по-прежнему висел постер с вишневым «мустангом» 1967 года выпуска. Возле шкафа стояли шесть пар поношенных кроссовок. На стене висела школьная футболка, под подоконником – коробка, набитая магнитофонными записями.