Я откатился в угол зала и, поднимаясь на ноги, увидел Беатрису, она стояла, не двигаясь, прижавшись спиной к стене. Я улыбнулся ей. Бутылка разбилась о мою голову, я услышал свист, потом кто-то навалился на меня сзади, и я отключился.

Когда я приподнял голову и открыл глаза, оказалось, что я сижу на скамье, за решеткой. Не так уж сильно меня побили, скорее, мне было стыдно. Индеец, сидевший на корточках на глиняном полу, упершись в решетку, играл в кости. Увидев, что я пришел в себя, он пискнул и отошел в другой угол камеры. С нами оказалось еще четыре посетителя ресторана. Я хотел было позвать кого-нибудь, спросить, где Беатриса. Полицейский по другую сторону решетки дремал, положив ноги на стол. Над его головой крутился вентилятор. Сокамерники смотрели на меня, стиснув зубы. Я соображал, сколько времени был в отключке, но тут входная дверь открылась и вошел мужчина в штатском, наверно, комиссар, судя по тому, с какой поспешностью полицейский вскочил на ноги. Комиссар весело потирал руки, за ним появился маленького роста толстячок в рубашке «сафари», со светлыми усиками и хлыстом под мышкой. По знаку комиссара полицейский открыл дверь в камеру, и к нам, заложив руки за спину, вошел толстячок.

— Где француз?! — спросил он, оглядывая нас.

Я невольно поднялся. Он подошел ко мне, ощупал руки, плечи, сказал: «Very well[26]». Полицейский вывел меня из камеры и запер дверь. Похоже, меня покупали, как раба.

— Сэр Брюс Вумберст, — представился толстяк-коротышка, склоняя голову. — How do you do[27].

Появились оператор, звукооператор с «удочкой» и видеоинженеры, которые тянули кабели. Комиссар сел за стол и принял надлежащую позу.

— Keep silent, please, — бросил англичанин заключенным, подняв хлыст, — ready? Go![28]

Камера загудела. Комиссар, глядя в объектив, говорил по-испански с важным видом, сопровождая сказанное соответствующей мимикой.

— Right[29]! — воскликнул сэр Брюс, щелкнув хлыстом по сапогу, и подошел к комиссару, благодаря его за интервью. Видеоинженеры тем временем убирали технику.

— День добрый, сын мой, — сказал чей-то голос за моей спиной.

Обернувшись, я увидел священника в тесной сутане, который протягивал мне руку.

— Отец Михайлович, священник. Пусть вас не смущает мое имя, я родился в Лозанне. Отправляюсь в экспедицию с англичанами и очень рад, что среди нас будут французы.

Он взял меня под руку, и мы вышли из участка. Он был седой, подстрижен под пажа, с хрупкой, девичьей фигуркой.

— Согласитесь, телевидение — это потрясающе, любую дверь откроет. Сэр Брюс говорит, что снимает для новостей: берет интервью у чиновников, просит рассказать о себе, и потом они подписывают все, что угодно. На самом деле его передача называется «Animal-trotters»[30]. Мы снимаем хищников, пресмыкающихся — в общем все подряд. Только что вернулись с Льянос. Ваша подруга очаровательна.

— Где она? — подскочил я.

— У командующего Национальной гвардией. Идиот полный! Представляете, он потребовал, чтобы мы подписали бумагу с обязательством не рвать цветов, не убивать насекомых, не встречаться с индейцами! Когда мы предложили сделать с ним интервью, он покраснел и выставил нас вон. Уверен, он бывший нацист.

— А… Беатриса?

— Очаровательна. Я так рад, что она говорит на языке яномами, потому что сам я приехал из Верхней Кауры и говорю только на языке ширишанас. Это разные языки. Мы встретили ее, выходя от командующего, она ждала в приемной. Она рассказала нам о вас и послала вам на помощь, пока улаживает дела с нацистом. Ее отец был ботаником, пользовался влиянием. Мне по душе ваша манера путешествовать, в чем-то мы схожи. Понимаете, экспедиция, с которой я приехал, не состоялась, и я остался не у дел. Теперь присоединяюсь к экспедициям, которые меня принимают.

Улица была пустынной, пыль плавала в солнечных лучах. Брюс со своей командой вышел из полицейского участка, и мы все вместе пошли к микроавтобусу с надписью «БиБиСи». Оператор открыл камеру, достал пленку и выкинул ее в водосточную канаву. Мы тронулись с места.

— I hope, — объявил мне режиссер, — я надеюсь, she’ll succed, она добьется успеха.

— Видите, — заметил миссионер, — бывает, что он переводит сам себя. Привычка.

Перед зданием Guardia National, которую сэр Брюс называл комендатурой, мы увидели сидящую на скамейке Беатрису. Выскочили из автобуса. Она пошла нам навстречу, опустив голову, прикусив расплывающиеся в улыбке губы, протянула нам бумагу.

— Splendid[31]! — фыркнул сэр Брюс, прижимая документ к груди. — Потрясающе! Можно, я поцелую ей руку? — спросил он у меня.

Я пожал плечами.

— Привет, скандалист, — Беатриса искоса поглядела на меня, пока англичанин целовал ей пальцы. — Ты заслужил, чтобы я оставила тебя в тюряге.

— Как ты смогла добыть разрешение?

Она ответила загадочной улыбкой, которая выбила меня из колеи. Подъехали еще два микроавтобуса, и меня попросили помочь перенести оборудование. За работой я успокоился и смирился. Решил, что все равно скоро ночь, и мы все же будем где-то ночевать, и тогда Беатриса снова станет моей. А то все вертятся вокруг нее. И все же это чересчур: добраться до края света и потерять ее. Я чувствовал себя несчастным. Ронял контейнеры прямо на ноги рабочим.

Мы разгрузили один из автобусов, поставили его в гараж и на двух других тронулись в путь. На тех семидесяти километрах, что отделяли нас от пристани на реке Ориноко, национальная гвардия останавливала нас шесть раз. И всякий раз они заставляли нас предъявлять груз. Я одурел от усталости и жары и просто тупо выполнял работу. Спал между остановками, и голова моя стукалась о стойку.

К вечеру мы добрались до Венадо, большой рыбацкой деревни на берегу широченной грязной реки, грохот которой долетал до нас вместе с криками птиц.

— Ориноко, — шепнула Беатриса, подходя ко мне.

Я вылез и стал разгружать автобус. Тут нас ожидала остальная часть группы с двумя проводниками-индейцами в бейсболках с надписью «Бритиш Моторс», не из племени яномами. Мне показали пироги, которые здесь называли бонго. Пятнадцать метров в длину и не больше полутора в ширину, с навесом из пальмовых листьев и мотором в сорок лошадиных сил. Это все мне объяснили наши рабочие, навьючивая на меня самое тяжелое. Уж не знаю, сколько тонн жратвы прихватили с собой англичане, но я, честное слово, предпочел бы умереть с голоду.