Меньше чем через час они уже были в пути. Впереди открывался чудесный вид на Альпы. Сразу за Мюнхеном начиналась первая горная гряда, и профессор Монтаг пожалел, что внучки согласились открыть глаза только после долгих и нудных уговоров, — а ведь он собирался подробно рассказать им про самые разные горы. Невестка, правда, рассмеялась, будто желая смягчить разочарование профессора, и сама охотно слушала его объяснения, хотя названия знаменитых вершин и история их возникновения вряд ли ей были интересны. За Тренто[20]горы отступили, стало светлее, и вдали открывались роскошные виды. Профессор предложил заглянуть на озеро Гарда.

— С удовольствием, — отозвалась невестка. — Хорошо бы там было поменьше туристов. Говорят, правда, что его безнадежно загадили.

— Да, оно сильно загрязнено, — пробормотал профессор Монтаг себе под нос и вспомнил белокаменную стену, у которой сложил мусор. — Я никогда не был на этом озере. — У него было предчувствие, что нужно поскорее уезжать отсюда, и, когда они выехали на равнину, он с удовольствием отметил первый дорожный указатель на Верону. Теперь они двигались быстрее, мимо пролетали кедры, кипарисы, красно-желтые черепичные крыши. Неподвижным оставался только горизонт, казалось, что его прочертили по натянутой нитке. Он с удовольствием порассуждал бы о текучести бытия на фоне быстрой смены декораций и о предполагавшемся впереди не то привала, не то пикничка, но ему это не удавалось — то ли солнце начало припекать, то ли ландшафт стал повеселее.

«Странно, — подумал он, — я проехал за рулем почти четыреста километров, а усталости совсем не ощущаю».

В городском автомобильном потоке профессор Монтаг ориентировался ловко и ехал без остановок, тем самым показывая, что здесь чужим себя не чувствует, и у назначенного места встречи — Арены[21]— он добрых двадцать минут дожидался «пежо» с видом триумфатора, скрестив на груди руки.

— Мы, собственно, собирались пообедать в Бриксене, — объявил профессор Монтаг пассажирам второй машины, после того как они с большим трудом нашли место для парковки. — Да, да, в Бриксене, — повторил он, не обращая внимания на язвительные взгляды жены, и добавил: — В конце концов я на этом настаиваю. Тем более, я уже заказал столик.

Невестка отвлеклась от общей беседы и взяла детей за руки. Профессор Монтаг наблюдал за ней краем глаза и предвидел, что ему придется преодолевать растущее раздражение. Но он не уступал и продолжал агитировать тех, кто собирался перейти на другую сторону улицы. Несмотря на то что единодушия не наблюдалось, никто не отваживался оставить его в одиночестве; повисла нервозная пауза. Первым не выдержал Винцент:

— Но, отец, посмотри на часы. Уже половина одиннадцатого, в Бриксене мы будем около девяти. О каком обеде в это время можно говорить!

Профессор Монтаг взглянул на невестку. Она сделала вид, что была в тот миг занята — пыталась надеть младшей дочке соломенную шляпку, у которой порвалась резиновая тесемка. Старшая помогала ей как могла. «Смотри-ка, — подумал профессор Монтаг, — они взяли с собой одну из этих прелестных шляпок, а я и не знал».

Наскоро закусили в отеле, где решили заночевать. Детям захотелось попробовать пиццу, и профессор Монтаг поймал себя на том, что все время наблюдает за невесткой. Какими сдержанными были движения ее рук и как чинно она управлялась со столовым прибором!

«И эта женщина стала женой Винцента? Немыслимо!» — рассуждал он, поглядывая на сына, по-простецки уминавшего свою еду, при этом куски мяса и салата постоянно падали у него с вилки.

Решили принести багаж Это означало, что женщинам понадобились сумки с туалетными принадлежностями. Мужчины поднялись, и те двести — триста шагов, которые нужно было проделать до автостоянки, они прошли не проронив ни слова. Перед афишей, извещавшей об опере Верди, они остановились. Винцент ожидал, что отец, изучив имена исполнителей, непременно что-нибудь скажет. Он уже готовился принять участие в обсуждении, но отец по-прежнему молчал. Стараясь не задевать друг друга, открыли багажник «пежо» и выгрузили сумки.

— Между прочим, — ни с того ни с сего заявил отец, твоя реплика об обеде в Бриксене была неуместной.

Он поднял сумки, которые Винцент вытащил из машины, а сын, растерявшийся от этих слов, не решился взять у него часть поклажи. Странную картину представляла собой эта парочка по возвращении в отель: отец, нагруженный сумками с такими длинными ручками, что они едва не волочились по земле, и сын налегке, у которого на лице было написано, что он думает об этом недолгом вояже.

Сумки распределили. Профессор Монтаг успел выложить бритвенный прибор на полочку под зеркалом и осмотреть постели, но стоявшая рядом Ирэна сказала:

— Твой номер рядом. И прежде чем мы отправимся на Арену, тебе нужно хорошенько отдохнуть.

— Зачем, — возразил профессор Монтаг, — я не чувствую усталости.

— Ты ошибаешься, ты болен, — ответила она.

В коридоре не то хлопали дверьми, не то уборщица гремела ведрами и швабрами.

«Если она обо мне беспокоится, — рассуждал профессор Монтаг, — то могла бы говорить со мной другим тоном». И ему внезапно пришло в голову, что врач при последней встрече держался необычно сухо.

Он взял с полки бритвенный прибор, подошел к двери и, поскольку руки были заняты, попытался нажать на ручку локтем. Это ему не удалось. Он смотрел на дверь, словно чего-то ждал, и безвольно наблюдал, как в нем вырастало внезапно появившееся чувство отчужденности. И тогда профессор произнес вслух:

— Согласен, я смертельно устал, но об этом необязательно сообщать всему миру через газету.

Он улыбнулся сам себе и вышел, как был в одной рубашке, с пластиковым пакетом, куда положил зубную щетку и прочие принадлежности. Жена смотрела ему вслед: он сильно исхудал, и у него появилась шаркающая походка, наверное от слабости. И почему он сложил свои туалетные принадлежности в пластиковый пакет?

Договорились собраться в гостиничном холле после обеда. Профессор Монтаг еще с лестницы увидел, что все в сборе и что-то обсуждают. Дети радостно носились вокруг растений в больших кадках. Невестка окинула его заботливым взглядом, по крайней мере так ему показалось, и легонько коснулась рукой. Профессор тут же заверил ее, что поспал хорошо, хотя и недолго. Все вздохнули с облегчением, особенно сын, что было заметно.

Всю дорогу до Арены он сторонился отца, а то, что разыгралось под летним небом Вероны спустя три четверти часа, превзошло все ожидания.

Прежде чем оркестранты заняли свои места, над руинами взошла луна, и девочкам поначалу показалось, что она висела на канатах так же, как колонны и стены нарисованного дворца. А когда им объяснили, что на сцене они видят декорации, а луна настоящая, то они начали спорить — так велика была их вера в иллюзии, которая еще более укрепилась после оркестрового вступления. Вот это гармония! Какая сыгранность оркестра и слаженность всего представления! А торжественный вынос певцов на паланкинах! А этот лес колышущихся пальмовых ветвей, за которым скрывался хор черных рабов. Рабы скоро расступились, чтобы воздать почести главным героям, выходившим из носилок.