— За незначительные нарушения. Он ходил на несанкционированные митинги. Когда он был молод, люди считали участие в демонстрациях протеста своим долгом. И они не считали нужным спрашивать разрешения. Но это не…

— Это метка, — перебила ее Ева. — Небольшая, не спорю, но все-таки метка. Он не пытается ее стереть. А если в досье нет ни единого пятнышка, значит, кто-то его отмыл.

Досье Айкона оставалось безупречно чистым, пока они опрашивали персонал клиники. Они опросили всех — от секретаря до лаборантов, от врачей до санитаров. «Не досье, а алтарь», — подумала Ева.

Она вернулась к личной секретарше Айкона, попыталась зайти с другой стороны.

— Я просмотрела расписание доктора Айкона, его личный ежедневник, и вижу, что у него было много свободного времени. Как он его использовал?

— Он много времени тратил на посещение пациентов в этой клинике и в других, куда его приглашали. — Пия была в черном с головы до ног и комкала в кулаке бумажный носовой платок. — Доктор Айкон свято верил в персональный подход.

— Но, судя по его расписанию, у него было не так уж много консультаций. А операций и того меньше.

— Но он навещал не только своих пациентов! Вернее, он считал каждого пациента, обращавшегося сюда или в один из наших филиалов, своим. Он посвящал несколько часов в неделю, так сказать, неформальным визитам. Он любил, как он сам выражался, держать руку на пульсе. Кроме того, он уделял значительное время чтению медицинских журналов, он всегда был в курсе последних достижений. И он сам писал для них статьи. Он готовил очередную монографию. Пять уже опубликовано. Он много работал, хотя и отошел от активной практики.

— Сколько раз в неделю вы его видели?

— По-разному. Если он не уезжал по делам из города, два-три дня в неделю. И еще он присутствовал на голографических совещаниях.

— Вам приходилось сопровождать его в поездках?

— Иногда, если он во мне нуждался.

— Вам когда-нибудь приходилось… удовлетворять его личные нужды?

Ей потребовалась минута, чтобы понять, о чем речь, и Ева догадалась, что у нее не было сексуальной связи с шефом.

— Нет! Разумеется, нет! Доктор Айкон не стал бы… Никогда!

— Но ведь у него были отношения с женщинами. Ему нравилось женское общество.

— Ну… да. Но у него не было постоянной спутницы. Ничего серьезного. Я бы знала. — Пия вздохнула. — Уж лучше бы у него кто-то был. Он был таким обаятельным человеком. Но он продолжал любить свою жену. Он сказал мне как-то раз, что некоторые встречи, некоторые подарки судьбы невозможно заменить. Его поддерживала работа. Работа и семья.

— Как насчет частных проектов? Экспериментальных проектов, над которыми он работал, но не был готов предать гласности? Где была его личная лаборатория? Его личные записи?

Пия покачала головой.

— Экспериментальные проекты? Нет, доктор Айкон пользовался лабораторным оборудованием только здесь. Он считал его лучшим в мире. Разумеется, все, над чем работал он сам и другие исследователи, тщательно записывалось. Доктор Айкон был очень щепетилен насчет фиксации научных и любых других данных.

— Не сомневаюсь, — кивнула Ева. — Его последняя встреча. Как они приветствовали друг друга?

— Он сидел у себя за столом, когда я привела ее. Он встал. Я не вполне понимаю…

— Они подали друг другу руки?

— Гм… Нет. Мне кажется, нет. Я помню, как он встал и улыбнулся. Она заговорила первая, еще до того, как я успела ее представить. Да, теперь я вспоминаю. Она сказала, что рада встрече с ним, поблагодарила за то, что он, при своей занятости, нашел для нее время. Что-то в этом роде. По-моему, он ответил, что очень рад ее видеть. Да, мне кажется, он именно так и сказал. Он указал на напитки на столике, кажется, даже начал огибать стол, но она покачала головой. Поблагодарила, но сказала, что ей ничего не нужно. Тогда доктор Айкон сказал мне, чтобы я шла обедать. «Мы справимся сами, Пия, можете смело идти обедать. Всего хорошего». — Тут Пия разразилась слезами. — Это последнее, что я от него услышала. «Всего хорошего».

Вместе с Пибоди Ева закрылась в кабинете Айкона. Здесь побывали эксперты, оставив после себя слабый запах химикалий. Ева уже проделала подготовительную работу на компьютерных программах, реконструирующих картину преступления, но ей необходимо было все увидеть самой в реальных масштабах.

— Ты будешь Айконом. Сядь за его стол, — приказала она Пибоди. Когда Пибоди заняла место, Ева прошла обратно к двери и повернулась. — Что ты делаешь? Ты чего гримасничаешь?

— Пытаюсь изобразить отеческую улыбку. Как у доброго доктора.

— Прекрати. Меня жуть берет. Секретарша и Долорес входят. Айкон встает. Женщины подходят. Рукопожатия нет, потому что она, наверное, обработала себя изоляцией, и он бы это почувствовал. Как ей избежать рукопожатия?

— Гм… — Стоя за столом Айкона, Пибоди задумалась. — Стесняется? Опускает глаза, вцепилась руками — обеими руками — в сумку. Нервничает. Или…

— Или она смотрит ему прямо в глаза, потому что они уже знакомы друг с другом. И этот взгляд говорит ему, что они опустят протокольную часть. Рукопожатия и обмен любезностями. Вспомни, что он ей сказал, согласно показаниям секретарши. Он сказал, что рад ее видеть. Ее, Долорес. Не рад познакомиться с ней, а рад ее видеть.

— Невысказанное «снова»?

— Так мне слышится. Он ее угощает, она отказывается. Секретарша уходит, закрывает за собой дверь. Они садятся. — Ева села в кресло напротив стола. — Ей надо потянуть время, выждать, пока секретарша не уйдет на обед. Они разговаривают. Может быть, он предлагает все-таки перейти за столик, выпить чаю, но ей нужно, чтобы он оставался за столом. Она отказывается.

— А почему за столом? — спросила Пибоди. — Ей было бы проще к нему подобраться, если бы они сидели, например, вон там, на диване.

— Символично. За столом, значит, он тут начальник, он командует. Она хочет, чтобы он умер на троне. Она отнимает у него власть. «Вот, — думает она, — ты сидишь за своим прекрасным столом, в своем большом кабинете, высоко над городом. Ты царствуешь над огромной клиникой, которую ты сам построил и назвал своим именем. Ты красуешься в своем дорогом костюме. Но ты еще не знаешь, что ты мертв».

— Завидное хладнокровие, — заметила Пибоди.

— Женщина, которая вышла отсюда, была настоящей ледяной девой. Итак, время проходит, она встает. Когда Ева встала, Пибоди тоже поднялась.

— Он обязательно должен встать, — объяснила она. — Он человек старой школы. Если женщина встает, он тоже обязан встать. Он же встал, когда она вошла.

— Верно подмечено. Поэтому она говорит: «Сидите, прошу вас». Может, даже жестом указывает ему на кресло. Она должна продолжать говорить, но мирно, никаких угроз. Ей нужно, чтобы он оставался спокоен. Ей надо обогнуть стол и подойти к нему.