ситуациях мы испытывали определенные эмоции – нормальные, как все. Чем сильнее травма, тем меньше эмоций испытывает человек, тем больше должен быть стимул. Если Ева вообще ничего не чувствует, вероятно, миндалевидное тело полностью разрушено. Так тоже бывает, на качество жизни это не влияет – по крайней мере, на физиологическом уровне.

– Она чувствует, – спокойно возразил Ян.

– Не обижайся, но Александра думает иначе…

– Вы обе не обижайтесь, но из всех сфер жизни эта, пожалуй, единственная, в которой мне плевать, что думает Александра.

Он не пытался джентльменски защитить женщину, с которой делил постель, он знал, о чем говорил. С эмоциями у Евы и правда были проблемы – а это подразумевало и полное отсутствие того, что принято называть совестью, и смещенное представление о добре и зле как таковых. Но в своем странном, ей одном понятном мире она и чувствовала, и расставляла приоритеты насчет того, что можно и нельзя делать. Этого пока было достаточно.

Зато умом она превосходила всех, кого знал Ян. Возможно, это тоже было частью болезни. А может, свобода от эмоций давала ей возможность думать там, где другие начинали переживать. Порой Ева напоминала ему компьютер, который анализировал ситуацию беспристрастно, извлекая из памяти невообразимые объемы данных.

Сейчас это могло оказаться особенно ценным: Ян понимал, что и он, и Александра слишком сочувствуют ребенку из скульптуры, это влияет на их выводы. Ева могла предоставить столь необходимый свежий взгляд, поэтому он рассказал ей все, что знал. Про взрыв машины упомянул между делом. Ева просто кивнула, однако было бы странно, если бы она начала причитать и метаться.

– Две спорные ситуации, – заявила она, когда Ян закончил. – Более важна для тебя та, что с Беленковым. Я согласна с тобой в предварительном выводе: это не личное. Тебя подставляют не ради результата, просто это удобно. Кто угодно бы так поступил при заданных цели и средствах.

– Да уж… кто угодно.

– В этом направлении пока не двигайся. Ты просто растратишь силы зря. Тот, кто преследует Беленкова, должен был допустить, что ты обратишь на него внимание. Или он сделал все, чтобы ты на него не вышел. Или продумал план того, как окончательно натравить на тебя Беленкова, если ты подберешься слишком близко. Иногда не делать – лучшее действие.

– Я этим лучшим действием в последнее время слишком увлекаюсь, – признал Ян. – По мальчику тоже все непонятно…

– Почему? Понятно.

– Э… что тебе понятно?

– Вы имеете дело с гомункулом. Реагировать нужно соответствующе.

– Это ребенок, вообще-то!

Но смутить Еву таким было невозможно.

– Как биологическое существо – ребенок. Но как социальная роль – гомункул. Нечто искусственное, призванное имитировать живое и справляющееся с этим только внешне. Разве нельзя так описать ситуацию?

– Пожалуй, можно… Но какая тут может быть реакция? Мы же не знаем точно, кому это выгодно, какая цель…

– И не узнаете, не сейчас так точно. Поэтому ищите того, кто сделал. Я упомянула гомункула не от большой любви к метафорам. Просто его тяжело было сделать. Даже в легендах не каждый алхимик мог. Но тот, который мог, гордился своим созданием и следил за ним. Теперь ты понимаешь?

– Да… Да, кажется, понимаю.

В общении с Евой определенно наметился прогресс: раньше она вообще не отвечала, если считала, что он должен соображать сам. Теперь же она перешла на уровень запутанных подсказок. Но порой Яну удавалось склеить из них что-нибудь путное.

А ведь действительно, вся эта история с заменой ребенка подразумевала огромный риск не только для заказчика, но и для исполнителя. Он должен был оставаться рядом со своим творением, следить, чтобы мальчик вел себя как надо и не болтал лишнего.

На роль потенциального алхимика родители не подходили. Тот, кто это устроил, был профессионалом своего дела, и вряд ли Тимур оказался его дебютом. Это должен быть кто-то со стороны – и варианта всего два: терапевт и психолог.

Но с терапевтом ясность внес Андрей – подтвердил, что такой врач действительно существует и ответственно подходит к своей работе. По психологу оставалось куда больше вопросов. Теперь Яну нужно было поговорить со старшей сестрой – но не раньше завтрашнего дня. Бросать Еву после того, как она неожиданно явилась и помогла ему, не следовало… да он бы все равно не смог. Она, наблюдавшая за ним с едва заметной улыбкой, прекрасно это знала.

Зато на следующий день он отправился к Нине утром, прямиком из дома. Она в такое время была в офисе, и Ян намеревался перехватить ее до первого сеанса.

Когда Нина сошлась с Валентином Назаровым, у него были определенные опасения. Меньше всего Яну хотелось, чтобы его сестра ввязалась в преступную деятельность, пусть и прикрытую законным бизнесом. Нина тогда была подавлена из-за выходок бывшего сожителя, это могло серьезно повлиять на ее выбор.

Но она вовремя одумалась и поняла, что не решит меньшие проблемы получением больших. После недолгого перерыва она сняла новый офис и опять работала преимущественно с женщинами, пострадавшими от насилия. Назаров не возражал, он даже помог ей, и они по-прежнему общались больше, чем хотелось бы близнецам. Ян допускал, что Нина порой помогает Человеку, который решает проблемы, с консультациями, но не более того.

Так что теперь он приехал не в какой-нибудь притон, где за стенкой пытают людей, а в уютный офис, больше похожий на чью-то гостиную – Нина всегда так оформляла рабочее пространство. На диванчике лежали разноцветные подушки, окно скрывалось за солнечно-желтыми шторами, на столике стояли, наполняя мир тонким ароматом, крупные белые розы.

Это был уголок покоя и безопасности, тут хотелось расслабиться… Многим, но не его старшей сестре. Нина смотрела на Яна с нескрываемой настороженностью.

– Даже не вздумай показывать мне фотографии трупов, – сказала она. – Вот не смей и все! У меня сегодня очень хорошее настроение, и мне нужно сохранить его для общения со следующей клиенткой, она сложная.

– С чего ты взяла, что у меня в запасе есть фотографии трупов?

– А когда их не было?

– Справедливо, – согласился Ян. – Но сегодня я больше по живым. К тебе есть две просьбы. Во-первых, мне нужно выяснить, кто такая Мария Савельева.

– Это ты, полицейский, ко мне с таким приходишь?

– Нет, я-то знаю, кто она. Твоя коллега. Теперь мне не мешало бы выяснить, какой она профессионал, что о ней вообще говорят. Это тема номер раз. А тема номер два – один живой мальчик. Александра говорила тебе, над чем мы работаем?

– Говорила… Разве ж вы хоть раз промолчите! Я, заметьте, не прихожу к