Еще один констебль в форме ввел в комнату Оуэна Моргана – невысокого, темноволосого юношу в поношенном пальтишке, с беспомощно поникшими плечами и потухшим взглядом. Казалось, он и на ногах-то держится только отчаянным усилием воли.

– Садись, парень, – мягко произнес Алек. Морган мешком опустился на стул. – Сигарету? – ответом стал усталый кивок головой. – Кофе?… Нет, чай, – предположил он. – Сержант, будьте добры, нам три чашки. – Констебль отдал честь и вышел. – Я старший инспектор Флетчер из Скотленд-Ярда. Вы знаете, что я мог бы сегодня вызволить вас отсюда?

На мгновение в покрасневших глазах Моргана вспыхнула надежда, и тут же он мотнул головой.

– Что толку, сэр? Назад мне пути все одно нет, зазнобы тоже нет уже. Одна дорога домой, в Мерфир, а там в яму… в шахту то бишь. Поверьте, мамаше это сердце разобьет. Уж лучше здесь.

На речи убийцы это походило мало, подумал Алек. Тут сержант принес чай, расплескав его в блюдца. Флетчер отхлебнул из своей чашки. Чай был слабый, чуть теплый, переслащенный, плававшие в нем белые хлопья позволяли предположить, что молоко видало лучшие времена. Он отставил чашку, но Морган опорожнил свою с жадностью.

Алек подождал, пока он допьет.

– Расскажите мне о Грейс, – произнес он.

По лицу Моргана покатились слезы. Он полез в карман за платком, не обнаружил его там и вытащил руку. Алек обошел стол и протянул парню свой носовой платок, надеясь, что мать, большой специалист по быстрым сборам, не забыла положить ему в чемодан запасных. Он не стал возвращаться на стул, а присел на край стола.

– Вы видели ее в тот день, когда она исчезла?

– Нет, сэр. Весь день она занята была. У нее был свободный вечер – после чая в Холле, она в деревню ходила, папашу своего кормить.

– А потом в «Чеширский сыр»… Вы с ней не ходили?

– Не, все на свадьбу откладывал.

– И вы не возражали, чтобы она болтала с другими мужчинами в пабе?

– Я же ее любил! – возмутился Морган. – Не стану о ней лясы точить.

– Больно вы ей уже не сделаете, – жестко произнес Алек. – Всем уже известно, что она ожидала ребенка. Вопрос только: от кого?

– Не от меня, но я дал бы ему свое имя и с радостью.

– Вы знали до суда, что она беременна?

– Сказала она мне.

– А имя отца она вам назвала?

– К чему это? Разве не втюрилась она в молодого господина, что обещал на ней жениться?

Краем глаза Алек покосился на Пайпера – удостовериться, что тот не сломал все три карандаша в самый неподходящий момент.

– В молодого господина? – переспросил он.

– Мистера Себастьяна.

– Себастьяна Парслоу?

– Ага, в него.

– Откуда вы знаете?

– Разве ж она мне не говорила всего? И как их светлость ее к нему подталкивали, и…

– Постойте-ка. Вы говорите, леди Валерия поощряла свою горничную приставать к ее сыну?

– Грейс так мне говорила, – упрямо настаивал Морган. – Их светлость ей приказали подавать мистеру Себастьяну утренний чай в постель, потому как прежняя служанка его своим хихиканьем обижала. И виски на ночь по его звонку, хотя это мистеру Моуди делать положено, ну, или мистеру Томкинсу, пусть он и ленивый, так что может и звонка не услыхать.

– Боже праведный! – потрясенно пробормотал Алек. Единственное объяснение, которое пришло ему на ум, – это что Грейс выдумала все в качестве оправдания перед женихом.

Парень наконец разговорился, забыв свою замкнутость.

– И Грейс думала, это все потому, что она их светлости нравится. А как я ей говорил, что их светлость ни за что не позволит сынку своему драгоценному жениться на прислуге, что бы он ей там ни обещал, так она мне не верила. Значит, грех ее за это винить, коль и папаша сам ее туда же толкал.

– Вы хотите сказать, отец тоже поощрял ее… ну… искать развлечений?

– А, его одно только волновало, – с горечью ответил Морган. – Как бы их светлости досадить.

Что ж, по крайней мере это казалось более правдоподобным, чем поведение леди Валерии, хотя и не слишком подобающим любящему отцу. Если верить Дэйзи, Стэнли Мосс пребывал в состоянии ожесточенной войны с леди Валерией. Он вполне мог видеть в связи своей дочери с ее сыном не только средство доставить той максимум неприятностей, но и, возможно, источник солидных денежных поступлений.

Хотя, если подумать, вполне возможно, и леди Валерия относилась к грехопадению Грейс точно так же: как к возможности доставить неприятности ее отцу. Неужели репутацию – а потом и саму жизнь – бедной девушки хладнокровно принесли в жертву вражде двух озлобленных эгоистов?

– Но вы сказали, Грейс и сама влюбилась в мистера Парслоу?

Морган только пожал плечами, словно расписываясь в неспособности понять женский склад ума. В дальнейшем он отвечал на все вопросы вялыми «да» или «нет», так что ничего нового Алек больше не узнал. В конце концов несчастного садовника проводили обратно в камеру.

Неужели леди Валерия и Стэнли Мосс совместными усилиями толкнули Грейс в постель молодого Парслоу? Алек был склонен верить Оуэну Моргану, однако большая часть того, что он рассказал, сводилась все к тем же слухам, повтору того, что говорила ему Грейс, а допросить Грейс представлялось теперь не более возможным, чем судить ее земным судом.

Но вот зато к Парслоу это не относилось. Как всегда, Дэйзи оказалась права. Придется укрощать леди Валерию.

Пока Пайпер вел «Остин» обратно в Окклсуич, Алек обдумывал смысл откровений Моргана. Отец, пытающийся стереть позор, убивая согрешившую дочь, – такое случалось не слишком часто, но все же случалось… хотя, если Мосс подталкивал дочь к тому, чтобы она соблазнила Парслоу, у него вроде бы и не имелось причин для гнева. Впрочем, вспыльчивость, похоже, всегда была его слабым местом. Дэйзи упоминала о том, что смерть Грейс лишила его денег и бесплатной домохозяйки.

Что же до ее светлости, то Алеку хотелось разузнать о ней и о ее семье как можно больше, прежде чем начать распутывать эту нить следствия.

Он ознакомился с собранными полицией материалами из папки. Под конец он уже полностью разделял мнение Дэйзи об инспекторе Даннете. Впрочем, протокол судебных слушаний оставлял ощущение того, что коронер тоже всеми силами пытался оборвать любого свидетеля, чьи показания могли вызвать неудовольствие леди Валерии.

Он просмотрел сделанные камерой Дэйзи фотографии. Завернутое в перепачканную землей простыню тело казалось египетской мумией. Собственно, разглядеть можно было только лицо – хорошо сохранившееся, защищенное простыней и, если верить доктору, зимними холодами. Те, кто хорошо знал ее, узнали бы это лицо без труда. Для незнакомца же смерть и время стерли с него все черты. Это была уже не Грейс.