Включенные фары «Явы» освещали им путь.

Дорога тут была одна, и я не особенно вглядывался, не боясь заблудиться. Я шел и слышал, как следом топали и тяжело дышали эти рабы и бомжи.

Только перед самой коммуной я не вытерпел, сел на мотоцикл и с ревом мотора помчался вперед, вовсе не думая, что его услышат апостолы.

Деревянные домики возникли из темноты, едва повернул мотоцикл, объезжая свисающие ветви колючего куста. Я приглушил мотор, не успев даже, как следует, разогнаться. Проведя немного «Яву» за руль, я оставил ее прямо посреди дороги и, не заботясь больше, бросился вперед.

Спартаковцев храбрый отряд двигался где-то позади, и следовало вооружить его, чтобы из затеи вышло что-то путное. Я стоял и, как последний дурак, решал, где добыть оружие.

— Что дальше, командир? — спросили меня из-за спины, и я обернулся.

Они стояли, тесно сомкнувшись плечами, тяжело, с надрывом, дышали, и глаза их горели в темноте.

— Командуй, старшина.

— Я их готов зубами загрызть.

Я вспомнил приступ безотчётной злобы поле того, как сам выпил спирт, а потом «Наслаждение». С ними творилось примерно то же самое.

— На пыли, — постарался я ответить, как можно тверже и спокойнее. — Надо действовать с умом.

Я повернулся к постройкам, находившимся совсем близко.

— Ну так командуй. У нас тут с мозгами стало слабо.

Я молчал и слушал тяжелое дыхание за спиной и уже жалел о заваренной каше. Но она была готова, и пришло время расхлебывать.

Я снова обернулся. Тот, кто стоял ближе всех ко мне, выглядел крепче и моложе остальных, хотя, кто знает, сколько им было лет на самом деле.

— Ты пойдешь со мной на разведку, а ты, — я указал на его соседа, как на первого попавшего, — останешься старшим, пока мы не вернемся. Пошли.

И я двинулся, стараясь держаться уверенно, и с облегчением услышал за спиной тяжелые одиночные шаги с сиплыми и затяжными вздохами. Заросли кончились, впереди виднелся небольшой кусок вытоптанной пустоши и торцовая сторона деревянного дома. Окна его были темные.

— Женский дом, — с придыханием прошептал за спиной мой спутник. — Год бы назад, так лучшее дело — ввалиться туда ночью.

— А сейчас? — глупо спросил я.

— Слабо.

— Двигаем потиху.

— Айда. Если ты насчет оружия, то оно у красноглазого в подполе.

— Ты здешний?

— Да жил.

— А почему же…

— Если ты насчет фазенды, красноглазый меня туда сослал.

— За что?

— Они же как живут… все общее… и бабы… Трахать можно только на трапезах. А я, значит, бабу себе облюбовал. Ну, в общем, наказали пожизненной каторгой.

— Ушел бы.

— Нет, командир. От «утешения» никто не уходит. Это мы после твоей водки расхрабрились, а так, вообще, смирные.

— Тсс.

Мне показалось какое-то движение в окне. Но нет, все было тихо и спокойно.

— Да нет. Они ночью спят, как сурки. Я этим и пользовался со своей.

— А она где сейчас?

— Там. Женщин они не наказывают, женщины у них в меньшинстве.

Я бы не сказал так, но не стал комментировать. Я думал. Оружия бы добыть, но это было сложно. Дом, где спят апостолы, всегда заперт. И тут меня осенило. Правда это было опасно, но я мог принять меры предосторожности, и тогда все пройдет гладко.

Я стал крутить головой, ища сарай, где у них стояли «ЕРАЗ» и «Урал».

— Что хочешь?

— У них где-то гараж.

— Вот он.

Но я уже и сам сориентировался.

— Вижу. Давай туда, только тихо.

Ворота деревянного гаража были снаружи заперты на массивную задвижку. Я поднял ее и отставил в сторону. В гараже пахло маслом и бензином, и в темнота чернели кажущиеся огромными силуэты микроавтобуса и раскоряки мотоцикла.

— Заходи.

Мой напарник по партизанским делам шагнул в сарай и тихонько прикрыл створку. Я услышал, как он шарахнулся от меня и налетел на стену.

— Ты это зачем?

— Тихо. Если кто выйдет, чтобы не светились.

— Там выключатель.

Только после этого простодушного ответа я подумал о лампе. Дверь была закрыта, мы ничем не рисковали, и я стал щупать стену рядом с собой. Наконец моя пальцы нащупали выключатель, и я нажал. Раздался щелчок, и загорелась яркая лампа под плафоном.

Я на мгновение зажмурился и, широко раскрыв глаза, осмотрелся при свете. Канистры, три в ряд, стояли в противоположном от меня углу. Я бросился к ним и, отвинтив крышку у ближайшей, понюхал, — бензин.

Снова завинтив крышку, я выпрямился. Первым моим желанием было приказать: возьми и неси. Но я посмотрел на этого мужика, вздохнул и поднял канистру сам.

— Вперед. Туши свет и открывай дверь шире.

Мой напарник послушно щелкнул выключателем, и погрузил гараж в беспросветную тьму. Впереди засопели, обо что-то ударились и застонали.

— Не могу, слышь, тяжело одному, — проговорил оттуда виноватый голос.

— Эх.

Я, едва шагая, чтобы не налететь на что-нибудь в темноте, дополз с ношей до своего напарника.

— Ты где?

— Тута.

— Тута, — передразнил я и уперся рукой в ближайшую ко мне створку, открывая ее.

Все было по-прежнему тихо. В закрытое помещение ворвалась струя ледяного осеннего ветра.

— Ух ты, — сказал мой напарник за моей спиной.

Я поежился. Но ветер не мог помешать мне, и я просто не обратил на него внимание.

— Выходи скорее, — сказал я, пропуская его вперед, выходя сам и одной рукой закрывая за собой створку. — Пригнись только.

Моя верная тень не спрашивал меня ни о чем, крадясь между строениями на полшага позади. Мы остановились только возле общинной больницы. Я поставил канистру возле завалинки.

— Жди. Тихо.

С этими словами я шагнул к черному окну и заглянул в него. Темнота и пустота, вот и все, что я увидел. Наудачу, прямо тут, с боку, я вскочил на крыльцо, ухватившись за перила, перелез через перекладину и тихонько открыл дверь. Все было спокойно. Я не стал включать свет и, стараясь не шуметь, почти наощупь прошел в комнату. Остановившись по дороге перед кушеткой, я, не веря глазам, ощупал ее. Никого. Пустая была и та кровать, на которой я спал. Матрац, скатанный, лежал в ее изголовье. Я взялся за него, нащупав швы, но разрывать передумал, а положил на плечо и пошел к выходу. Двигался я осторожно, и только один раз зацепился краем за косяк.