Прошел, рухнул в кресло, едва не развалив его, и пододвинул к себе пепельницу, не обращая внимания на сыплющиеся из нее окурки.

– Что за работа? – спросил Шатров, стряхивая пепел мимо пепельницы.

– Хреновая, – ответил Глеб. – Беготни много, а денег мало.

Шатров кивнул:

– Времена сейчас такие.

Затянулся сигаретой и глянул на журналиста со снисходительной улыбкой.

– Честно говоря, Корсак, выглядишь ты отвратительно. Щеки запавшие, рожа зеленая, как у лягушки. Давно не отдыхал?

– Давно.

– Смотри, а то могу посодействовать, – сказал Шатров. – Санаторий люкс. Круглосуточный уход, охрана, все удобства. Соседи – все сплошь милые, интеллигентные люди, на каждом не больше пары трупов. Тебе понравится.

– А как насчет вида из окна?

– Вид хороший. – Шатров выпустил струю дыма Корсаку в лицо и добавил: – На лесоповал.

– Замечательно. И когда заезд?

– Да можно прямо сейчас. Там уже все готово.

– Спасибо за предложение, но у меня еще есть дела в городе. Приятно было повидаться. Вас проводить?

Шатров задумчиво поскреб подбородок желтым от въевшегося никотина ногтем и сказал:

– Где ты был сегодня в семь часов вечера?

– Гулял по городу, – ответил Глеб.

– Один?

– Один.

– Напрасно. Свидетель тебе не помешал бы.

– С какой стати?

Майор мрачно усмехнулся:

– Ты, наверно, в курсе, что в Питере умер коллекционер картин Дзикевич?

– Не знал, – сказал Глеб.

– В ежедневнике Дзикевича нашли запись, что он должен был встретиться с тобой в семь часов вечера.

– Вы уверены?

Усмешка Шатрова превратилась в хищный оскал.

– Как и в том, что ты отъявленный врун, – жестко поговорил он.

Глеб вздохнул:

– Ну хорошо. Мы действительно должны были встретиться с Дзикевичем в семь часов вечера. И я действительно приехал в Питер. Я должен был позвонить ему с вокзала и позвонил. Но Дзикевич не взял трубку. Я звонил целый час, но все безрезультатно. Тогда я сел в поезд и уехал обратно в Москву.

– Вот так вот просто?

Глеб кивнул:

– Именно так.

– И тебя не разозлило, что коллекционер повел себя как свинья?

Глеб пожал плечами:

– В жизни журналиста бывает и не такое. А теперь, после ваших слов, я понимаю, что у Дзикевича имелась уважительная причина.

– Когда ты вернулся домой?

– Двадцать минут назад.

– О чем ты хотел поговорить с Дзикевичем?

– Я собираю материал о русских коллекционерах.

– И много собрал?

– Пока нет.

– Похоже, тебе не везет с коллекционерами, а? – Голос Шатрова звучал сухо и холодно. – Стоит тебе с кем-то из них связаться, как он тут же отправляется на тот свет.

– В жизни всякое бывает, – пожал плечами Глеб.

Шатров уставился на журналиста холодным, неприязненным взглядом.

– А я вот уверен, что ты был в квартире Дзикевича, – сказал он. – И лучше тебе рассказать об этом здесь и сейчас. Ты ведь наверняка предпочитаешь вести беседу за чашечкой кофе.

Глеб прикурил, выпустил в потолок струю дыма и спокойно спросил:

– У вас есть доказательства?

– Пока нет.

– Ну, значит, и говорить не о чем.

– Гм… – Шатров исподлобья посмотрел на Глеба, потом потер пальцами небритую щеку и проговорил: – Считаешь себя неуязвимым?

– Вовсе нет, – ответил Глеб.

– Ладно, черт с тобой. – Майор покрутил головой и остановил взгляд на журнальном столике. – Вижу, у тебя тут водка…

Корсак встал с кресла, подошел к серванту, взял еще один стакан и поставил на журнальный столик. Потом сходил на кухню и принес тоник и лед.

– С закуской проблемы. Придется прямо так.

– Ничего, переживу, – отозвался Шатров.

Выпили. Помолчали. Корсак разлил еще. Опять выпили. Шатров закурил, щелкнув крышкой зажигалки так, словно это была маленькая гильотина. Выпустил дым ноздрями и, прищурившись, проговорил:

– Не могу понять, Глеб, что за игру ты ведешь?

– Я же сказал – хочу написать большой материал о русских коллекционерах.

Шатров махнул сигаретой:

– Да слышал, слышал… – Он пригладил ногтем большого пальца правый ус и внимательно посмотрел на Корсака. – Кстати, как твое здоровье? Нервишки в последнее время не пошаливают? Не тянет порой выкинуть что-нибудь этакое?

– Тянет, – кивнул Глеб. – Давно хочу выкинуть вон тот диван. Пружины скрипят, обивка поистрепалась. Спать – просто мучение.

Шатров ухмыльнулся:

– Значит, так, Корсак, – сказал он хрипло, – приставать с вопросами я к тебе больше не стану. Все равно ведь валяешь дурака. Я просто предупрежу. Если выяснится, что ты хоть как-то замешан в этих делах, я повешу все эти трупы на тебя. Огребешь по полной программе. Усек?

– Усек, – спокойно ответил Глеб. – Из квартиры Дзикевича что-нибудь пропало?

– Пропало. Картина.

– Что за картина?

– Брейгель. «Опасность обоняния». – Шатров внимательно следил за реакцией Корсака. – Слыхал про такую?

Корсак невозмутимо покачал головой:

– Нет.

Шатров усмехнулся и ткнул пальцем в стакан:

– Давай-ка еще по сто грамм.

Глеб налил следователю водки, себе смешал коктейль. Едва они взялись за стаканы, как в дверь позвонили – коротко и робко, совсем не так, как Шатров. Корсак положил дымящуюся сигарету на край пепельницы и пошел открывать. За дверью стоял молодой парень в очках, с напряженным, умным лицом, похожий на студента-старшекурсника престижного вуза. Это был давнишний помощник Шатрова.

– Шатров здесь? – спросил лейтенант.

– В комнате. Вы бы хоть представились, что ли…

– Алексей Синицын.

Корсак отошел в сторону, впуская оперативника. Синицын вошел и протопал прямо в комнату, оставляя на ковре аккуратные мокрые следы.

– Можете не разуваться, – с ухмылкой поговорил ему вслед Корсак.

– Синицын! – приветствовал молодого оперативника Шатров. – Выпей-ка, брат, с нами. Корсак, накапай моему напарнику.

Корсак достал третий стакан.

– Товарищ майор, вы же знаете, я не употребляю, – сказал Синицын с упреком и покосился на Корсака. Во взгляде его сквозило неодобрение.