В стане тем временем готовились к поединку. Старейшины кланов наспех писали правила боя. Споров было много, шуму еще больше, почтенные старцы вдруг стали крикливыми торговцами. Кто-то хотел боя без колдовства и магии, что называется голые руками, кто-то не представлял, как можно обойтись без сверхъестественных способностей, когда дело касалось власти на земле и в среде, где лишь такое вызывало уважение и страх.

— Испытать их по полной, особенно полукровку! Они известные обманщики! — орали одни. — Давай магию в ход! Пусть покажут на что способны!

— Нельзя колдовством брать, нужен честный поединок! На мечах, потом на кулаках! — кричали другие. — Крюков может и был изгоем, но поганцем он никогда не был, сыновей воспитал хорошо! Антоний дурень, но честный дурень!

Женщин, чтобы не играли на нервах мужей, изолировали в белый шатер Зары. С Машей и Зарой под охраной держали и Наину, бесстрашно примчавшуюся за Антонием. Ее посадили бы и на цепь за все зверства, которые она учиняла, однако главная ведьма запретила это делать, вспомнила, что недавно Наина спасла ее от верной гибели в реке. Благородство Маши было тут же осмеяно Зарой:

— Пусть бы зверушку посадили хоть на кол, я бровью не повела бы. Она ж тебе первая нож в спину всадит. Не спасла она тебя тогда, а выловила для своей выгоды!

Маше было не до разборок, она порывалась выйти из шатра, найти среди гудящего народа Антония и обнять его, и просить прощения за то, что она затеяла это опасное предприятие. Ходила она из угла в угол, кусала губы, сжимая до боли пальцы, повторяла, «что решат, что решат?».

Зара смотрела на нее глазами черными бывалой ведьмы, кривила губы в коварной усмешке:

— Решат отравить или заколоть твоего Антония. Мой супруг может и обещал тебе поединок во зле, но не такой он дурак, драться с ведьмаком на кулаках после тяжелого ранения, как того хотят некоторые…

В шатер вошел засыпанный снегом Юлиан-маг, с жалостью глянул на любимую им Наину, сидящую на ковре, и тяжко вздохнул, обращаясь к Маше:

— Марья, тебя ждут твои мужья. По их требованию тебя выпускают. С Антонием видеться тебе по прежнему запрещено…

Обычай есть обычай, никто не имеет права удерживать женщину, у которой есть гарем. Маша вышла из наэлектризованной атмосферы шатра в еще больше напряженное пространство военного стана: мужики кричали, спорили, ходили от одного собрания к другому, предлагая правила боя двух вожаков, их тут же обсуждали и признавали «бредом сивой кобылы».

Маша завертела головой, ища среди незнакомых фигур одну единственную, высокую и немного усталую, — фигуру Антония. Вместо Антония она увидела мужей, они обступили ее треугольником, не давай выйти за его пределы.

— Ты пойдешь с нами, Марья! Таков закон, куда мы, туда и ты! Нарушишь, превратишься в бродячую ведьму или ягу! Не сладкая доля, похлеще нынешней, — строго сказал Марсий. — Ведьмак пусть разбирается сам. Мы не обязаны помогать ему и идти против Радона. Выживет, придет, погибнет, сам виноват!

— Пустите меня, мне нужно найти его, — негромко попросила она мужчин. Те не двинулись с места. Тогда она обернулась на Руслана. — Ты же был с нами, Руслан. Почему же сейчас молчишь, оглох, что ли?

— Марья, ничего доброго эта война ведьмака и оборотня не сулит, — заговорил Руслан. — Да и чего ждать от двух чудовищ? Нам что Радон, что Антоний, оба хороши! Мы в интриги не ввязывались никогда. С тобой я пошел, потому что думал узнать, как и что. Увидел я кучку чудиков. Ты мне дороже любой заварухи… Правы ребята, уходить надо, пока хвосты не начали гореть!

— Я все равно пойду к нему, с вами или без вас! Я остаюсь с ним, — сказала Маша упрямо, и, потерев ладонь об ладонь, извлекла из них энергию похожую на сгусток света. Потом начинающая ведьма обратила ладони к мужчинам и направила свет на них.

Раздался электрический треск, будто что-то замкнуло. В Руслана и Динара полетели искры, ударились об одежду, заставили их отпрыгнуть назад. Ведун Марсий хотел было схватить Машу, но не успел, она легким олененком побежала от них.

Бежала Маша, не зная куда бежит, достигнет ли цели, найдет ли Антония. Внезапно в голове ее мелькнула мысль совсем сбежать из Предгорья, навсегда покинуть странную и страшную сказку, взять с собой одного Антония и забыть все. Маша на бегу скинула с головы ведьмин обруч, оглянулась назад. Вслед ей кричали мужские голоса, просили и требовали остановиться. За ней бежал по серому снегу и рыжей траве Дамир. Тут она заметила то, чего не должна была, по задумке Радона, заметить. Драку между ним и Антонием.

Мужчины устроили поединок вне стана, на поле, средь пожухшей травы, островков черной земли и моря снега. Встав, как вкопанная, Маша наблюдала за ними, за их жестокими приемами, кувырканьями, перелетами через противника и гулкими ударами кулаков и ног по телу, голове, лицу. Они дрались очень просто, очень жестоко, так дерутся мальчишки во дворах или парни в боях без правил, где главным было сбить противника с ног и затоптать его в слепой ненависти.

Удары — удары в ответ. Казалось, им не будет конца. Маша быстро метнула взгляд в сторону, чтобы узнать, видит ли еще, кроме нее этот не честный бой, драку на грани убийства. Тем временем Радон нанес Антонию такой сильный удар в лицо, от которого ведьмак упал на спину и больше не встал. Тяжело раскачиваясь над врагом, оборотень поднял лежащий в снегу меч и занес его огромный клинок над ведьмаком.

— Нет! Нет, не надо. Нет! — Маша растянула крик, открыв рот и зажмурившись. — Оставь его, не трогай, иначе я прокляну тебя и твоих детей всеми клятвами, какие знаю! Моё слово теперь как каленное железо! — ее затрясло и потянуло вниз, за землю. — Ты слышишь, вожак?! Оставь его…

Радон стоял с занесенным мечом, он прекрасно слышал угрозы влюбленной ведьмы. Вряд ли Сысой Крюков научил ее тайным формулам проклятий, — на это нужен минимум год. Насторожили его слова про каленое железо, не обычная метафора, вполне реальное в магическом мире явление…

— Умри, ведьмак! Ты начал войну, тебе и ответ нести перед небом! — оборотень стремительно опустил руку с мечом на Антония.

""" """ """

Маше не дал упасть Сысой, возникший у нее за спиной неожиданно, подхватил, взял на руки и понес к белому шатру. На дороге ему попадались и посторонние, и Машины мужья, все они смотрели на них тревожно, но никто не посмел забрать ученицу из рук учителя. Статус Сысоя был поболее супружеского.

В шатре Машу уложили на кушетку, подложили под голову мягкий, обтянутый алым шелком, валик, укрыли теплым одеялом, и подпустили к ней Зару. Наину вывели из шатра и увели в загон для пленников, потому что она начала бушевать, на всех огрызаться, грозилась страшными карами, если не отпустят ее на волю, к любимому ведьмаку.

Зара пощупала Маше пульс, прислушалась к ее дыханию и подняла на Сысоя черные, широко раскрытые глаза. Что-то прошептав себе под нос, ведьма сказала:

— Марья беременная, биение сердца, запах, цвет кожи на ладонях, все об этом говорит, — она положила ладонь вниз живота бессознательной Маши. — Видимо, случилось это еще до посвящения. Знаешь же, после него женщина лет десять не может забеременеть. Что делать будем?