Дальнейший ход событий в республиканской Испании как будто подтверждал правоту Канариса. Очень скоро вооруженные отряды левых организаций вышли из-под контроля парламента Народного фронта. Умеренные члены республиканских партий в бессилии взирали на происходящее, не имея возможности что-либо предпринять. В действиях левых формирований все отчетливее проступали большевистские тенденции. Убийства заложников из числа представителей верхних и средних слоев населения и католических священнослужителей воскрешали в памяти историю революции в России и вызывали резкую критику даже в симпатизировавших республиканской Испании общественных кругах Западной Европы.

Но как уже говорилось, Канарис еще до начала гражданской войны с недоверием и неприязнью воспринимал испанское правительство Народного фронта и испытывал теплые чувства лично к Франсиско Франко. Кроме того, все его друзья, с которыми он познакомился во время прежних многочисленных поездок в Испанию, принадлежали к лагерю каудильо или, по меньшей мере, находились в оппозиции к Народному фронту. У Канариса с первых же встреч сложилось о Франко весьма высокое мнение, и оно не изменилось до самого конца. Канарис чрезвычайно ценил умение Франко трезво, без прикрас, оценивать формирующуюся военную ситуацию; причем эта способность проявилась не только во время гражданской войны, но и позднее, в период Второй мировой войны. Даже когда в Германии и повсюду было модно представлять каудильо довольно ограниченным и ничего не значащим человеком, Канарис продолжал считать Франко государственным деятелем крупного масштаба. Прежде всего, Канарису нравились его человеческие качества: чувство собственного достоинства и отвращение ко всякой показной помпезности. Ему были по душе чисто крестьянская сметка и способность этого галисийца[7] твердо стоять на почве реальных фактов. Отвечая на стремление некоторых политиков и журналистов принизить Франко сравнением его с Санчо Пансой, Канарис напомнил, что именно прототип этого смекалистого и разумного испанца, а вовсе не какой-нибудь Дон Кихот, должен был в тяжелые 30-е годы возглавить страну, чтобы не допустить ее гибели под ударами превосходящих вражеских сил.

Все действия Канариса в период гражданской войны в Испании были продиктованы заботой о том, чтобы предотвратить распространение большевизма на Юго-Западную Европу. Один из бывших сотрудников Канариса, долгое время работавший под его началом, объясняя его поведение в то время, сказал: «Он не только боролся с коричневым большевизмом у себя дома, но считал своим долгом противостоять большевизму красному повсюду, где тот представлял опасность».

Канарис никогда не говорил, при каких обстоятельствах он впервые встретился с Франко. Вряд ли такое могло произойти в период первого пребывания Канариса в Мадриде в 1916–1917 гг., иначе об этом было бы известно его знакомым по «Мадридскому этапу». Вместе с тем можно с уверенностью предположить, что оба знали друг друга еще до начала гражданской войны. Не исключено, что они встретились в середине 30-х гг., когда Франко возглавлял Генеральный штаб при военном министре Джиле Роблесе, руководителе католической партии. Все говорит за то, что оба были уже знакомы, когда Франко поздним летом выяснял в Германии возможности воздушной транспортировки в Испанию дислоцированных в Марокко воинских частей. Двое живших в Тетуане немецких коммерсантов, Бернхардт и Лангенхейм, прибыли по поручению Франко в Берлин, где вели переговоры с генералом Вильбергом из министерства авиации. Геринг, которого информировали о переговорах, поначалу к просьбе Франко отнесся холодно. Хотя он и был заинтересован продать немецкие самолеты за валюту, да и возможность испытать новые модели в условиях, приближенных к боевым, тоже казалась заманчивой, однако вероятность полномасштабного военного мятежа представлялась ему минимальной, чтобы слишком откровенно ввязаться в это дело.

Примерно в это же время к Канарису явились два испанца, прибывшие через Париж, чтобы заручиться его поддержкой планов Франко. И Канарис, в отличие от Геринга, взглянул на проблему не с точки зрения материальных и технических выгод, а с политических позиций, сформировавшихся под влиянием описанных выше его взглядов и убеждений. Поняв из отдельных высказываний испанцев, что параллельно предпринимались шаги заручиться поддержкой Италии, Канарис счел целесообразным переговорить со своим итальянским коллегой, тогдашним полковником Роаттой, для чего вылетел в Рим. Между обоими начальниками разведывательных служб сложились довольно теплые отношения, хотя, по крайней мере со стороны Канариса, эта дружба сочеталась с осторожностью. После совещания со своим вышестоящим военачальником и личной встречи с Муссолини Роатта смог в присутствии Джианоса заверить Канариса в том, что Италия крайне заинтересована в содействии замыслам Франко.

Когда Канарис вернулся из Рима, он был официально подключен Кейтелем к переговорам, которые вела в Берлине группа представителей соответствующих германских ведомств. Сначала Канарису пришлось доложить Герингу о результатах совещания в Риме. По распоряжению Геринга он затем доложил обо всем Гитлеру. На этой встрече были определены основные контуры плана помощи франкистской Испании. По мнению Канариса, самое лучшее было бы – направить в Испанию представителя вермахта. Для этой миссии избрали полковника Варлимонта, который затем был аккредитован при Франко в качестве полномочного представителя трех видов вооруженных сил Германии; основанием послужило письмо, исполненное на испанском языке и подписанное военным министром Бломбергом. Последующие месяцы Канарис и Варлимонт работали в тесном взаимодействии; вместе с ним и в одиночку Канарис неоднократно летал в Испанию. Первый беспосадочный полет на старом «Юнкерсе» на большой высоте через Францию был сопряжен с немалым риском, при этом пассажиры сидели на канистрах с бензином: все лишнее оборудование салона сняли для уменьшения веса самолета. Позднее, для согласования необходимой немецкой и итальянской помощи, Канарис отправился в Испанию вместе с Роаттой на итальянском пароходе.

Итогом переговоров с Франко стало образование легиона «Кондор», первым командиром которого назначили генерала Шперле. На протяжении гражданской войны командование легионом менялось дважды; как и Шперле, набраться опыта руководства воздушными соединениями в боевых условиях имели возможность также генералы Фолькманн и Рихтгофен, которые одновременно могли оценить летное мастерство сражавшихся на стороне республиканцев французских и советских военных пилотов.

В Германии ответственность за дела в Испании была возложена на имперское министерство авиации. Несмотря на ощущаемую Герингом ревность, он для поддержания бесперебойной связи с Франко нуждался в Канарисе. Приходилось вновь и вновь пользоваться его знаниями страны, особенностями характера испанского народа, его личными связями среди влиятельных общественных и государственных деятелей Испании. Всякий раз, когда нужно было преодолеть возникавшие трудности, сглаживать шероховатости, обговаривать новые условия, Канарис срочно выезжал в Испанию. Любые претензии к немецким помощникам Франко предпочитал высказывать лично Канарису, принимавшему их со смешанными чувствами, поскольку это не прибавляло ему популярности в германских ведомствах.