текст и не просто механически его воспроизводила, а полностью осознавала. Что самое интересное, так это то, что больше такое не получилось сделать ни с кем. Сколько я ни экспериментировал с приходившими к нам хворыми и больными, но ничего не вышло.

– Так, собирайся и пошли в клуб репетировать. У нас не так и много времени.

В тамбуре вагона-клуба стоял проводник и заворачивал всех, идущих туда. Увидев нас, он вытянулся во фрунт и отрапортовал, что поставлен здесь по приказу начальника поезда, чтобы нам никто не мешал готовится к концерту.

В самом клубе мы застали ту самую девушку-культмассовика, пытающуюся на гитаре подобрать аккорды к песне «Берёзы».

– Добрый день, девушка, – поздоровался я, – нам бы увидеть товарища Герман.

– Здравствуйте, Виктор, – она отложила в сторону гитару, – Герман – это я.

Оба-на! Герман! Как же я сразу не вспомнил одну из известнейших певиц Советского Союза из моего мира.

– А вас не Анна зовут? – на всякий случай спросил я.

– Анна, – неуверенно ответила девушка, заметив изумление в моих глазах, и протянула руку.

Вот бывают же совпадения! Аккуратно пожимаю протянутую ладонь. Есть контакт. Анна Иосифовна Герман. 20 лет. Сирота. В этом году окончила с отличием Ленинградский центральный музыкальный техникум, исполнительское отделение. Дядя, а это оказался тот самый колобок, начальник поезда, помог устроиться в вагон-клуб культмассовиком. Это уже её третья поездка из Ленинграда во Владивосток и обратно. Работа ей очень нравится.

– Аня, если вы ещё и хорошо поёте, то у вас будет просто замечательное будущее, – сказал я смутившейся девушке.

Репетиция прошла просто замечательно. Аня прекрасно играла и на пианино, и на гитаре, и на аккордеоне, а также на скрипке, которую я в прошлый раз не заметил. А ещё у неё был хороший голос.

Я написал текст песни для Насти и расписал на позаимствованных у Анны нотных листах партии для скрипки, пианино и аккордеона для всех песен, которые собирался исполнять. Причём петь придётся не только мне и Насте, но и Анне. Будет заодно и бэк-вокалом. А исполнять Настя будет, вот ирония, песню той Анны Герман «Надежда». Пришлось только немного поправить текст и изменить слова «взлётные огни аэродрома» (маловато пока этих самых аэродромов, и они не так распространены) на «светят нам с тобой огни перрона».

Увлеклись так, что едва не забывали о еде. Впрочем, каждый раз, идя в ресторан, мы с Настей обязательно заходили к Стрельниковым за Ольгой. Заодно пригласили их на концерт. На просьбу Ольги разрешить ей прийти к нам на репетицию пришлось отказать, сказав, что не хочу портить сюрприз. По-моему она немного обиделась.

Когда на репетиции я исполнил вначале «Если б не было тебя», а потом «Вечную любовь», Настя, вытерев слёзы с глаз, спросила:

– Это ты для Ольги будешь петь?

Я молча кивнул. В той жизни моя Марина очень любила эти песни и на русском, и на французском языках.

Анна тоже стояла с мокрыми глазами. Она играла во время исполнения на скрипке. Получилось щемяще-красиво.

На репетиции случилось ещё одно происшествие, открывшее мне новую способность, немного комичную, но, безусловно, полезную в бытовом плане. И, как оказалось позднее, не только в бытовом. А началось всё с того, что я посадил шикарное чернильное пятно на рукав своего белого костюма. И не заметил бы, если бы не Настя. Она уже в нашем купе вдруг в ужасе закрыла ладонями лицо и чуть слышно жалобным голосом простонала:

– Ви-итя-я, рукав…

Я поднял руку и на внутренней стороне рукава костюма увидел расплывшиеся и уже впитавшиеся чернила. Ну всё, теперь точно узнаю, изобрели здесь шариковые ручки или нет, и если нет, то изобрету. Ненавижу чернила! В таком раздражённом состоянии я чисто рефлекторно ладонью попытался стряхнуть загрязнение, и… чернила послушно скатились на пол, оставив после себя девственно чистую ткань, при этом идеально разглаженную. У Насти глаза стали размером с блюдце.

– Так, очень интересно. Настюш, а сбегай-ка до клуба и принеси баночку чернил.

Вскоре на столике на расстеленной газете лежал белоснежный Настин платок и стояла банка чернил. Как следует пропитав платок тёмно-синей, почти чёрной жидкостью и хорошенько помяв его в руках, отчего те стали похожи на руки шахтёра или трубочиста, я разложил его на газете, чтобы немного подсохли чернила. Сам попытался отмыть руки, но безуспешно. Кисти рук лишь изменили цвет с почти чёрного на какой-то синевато-голубоватый. Как у зомби из фильмов того мира. Примерно через полчаса попробовал стряхнуть ладонью чернила с платка. А вот фигушки! Абсолютно никакого эффекта. Попробовал ещё раз. Результат тот же.

Уже начав раздражаться вновь провёл ладонью по ткани, и… чернила скатились на газету. Причём не только с платка, но и с ладони. А платок оказался идеально разглаженным, словно по нему только что прошлись утюгом. Значит, всё дело в настрое.

Решил повторить опыт и ещё раз испачкать многострадальный платок чернилами, и… ничего не получилось. Чернила категорически отказывались приставать к платку и скатывались с него. Мяться в руках платок тоже не пожелал. Он, как говорится, после использования опять становился разглаженным, как из-под утюга.

Класс! Да я теперь сам себе комбинат бытового обслуживания. Обработал таким образом свой тетра-грамматоновский костюм. Получилось просто идеально. Для чистоты эксперимента разложил на полу купе несколько газет под висящим костюмом и под аккомпанемент Настиного «Ой!» плеснул на него остатками чернил. Костюм остался белоснежным, а чернила растеклись по газетам.

– Здорово. Я тоже так хочу, – с придыханием произнесла Настя.

– Да запросто, – весело ответил я, – давай сюда все твои одёжки.

Так я и обработал весь наш с Настей гардероб и всю нашу обувь.

И вот наше первое большое выступление. Народу в клуб набилось, что называется, битком. Мы с помощью пары проводников передвинули пианино в торец вагона, туда, где было большое панорамное окно, и условно обозначили что-то вроде сцены. В первые несколько рядов поставили стулья, по-моему, принесённые из вагона-ресторана. Дальше места были стоячими, но никто не был в обиде. На самом первом ряду оставил три места для Стрельниковых. Ольгу, естественно, посадил поближе к себе.

– Добрый вечер, товарищи! – начал я выступление. – Сегодня наше первое официальное выступление перед публикой, поэтому прошу строго не судить. Мы исполним песни, которые ещё никто никогда не слышал. Это будут и лирические, и патриотические, и просто душевные песни. Сразу хочу поблагодарить нашего уважаемого начальника поезда, товарища Мищенко, за организацию нашего концерта. Товарищ Мищенко, встаньте, пожалуйста, пусть собравшиеся выразят вам свою благодарность.

Колобок, сидевший сбоку, встал и под аплодисменты