– Думаю, он в любом случае был бы коротким, – отрывисто ответила Сара. – Я послала Кэти развешивать белье, если вы ее ищете.

Я догадалась, что меня отсылают прочь. Но, собираясь уйти, задержалась у двери в кухню:

– Почему Рейчел Лэпп не доверяет Кэти?

– По-моему, вы могли бы уже понять.

– Ну, я имела в виду, помимо очевидного. Особенно после того, как за нее заступился ваш епископ…

Сара положила лоскутное одеяло на полку и повернулась ко мне. Хотя она обладала достойной восхищения способностью скрывать свои чувства, но в тот момент ее глаза горели от стыда, потому что подруги унизили ее дочь.

– Мы похожи друг на друга. Мы одинаково молимся. Мы живем одной жизнью, – сказала она. – Но это не значит, что мы одинаково думаем.

На ветру хлопали огромные белые паруса, когда их развешивали на бельевой веревке. Кэти боролась с простынями, которые охватывали ее своими широкими руками. Отбиваясь от них, она что-то бормотала с набитым прищепками ртом, а ее фартук от ветра взвивался вверх. Увидев меня, она отошла от веревки, побросав лишние прищепки в ведро.

– Ты, конечно, пришла сюда, как раз когда я закончила, – пожаловалась она, садясь рядом со мной на каменную стенку.

– Ты прекрасно справилась и без меня. – (На одной веревке висела радуга из рубашек и платьев – темно-зеленые, красные, бледно-фиолетовые, желтые; рядом с ними плясали черные ноги мужских брюк, а на третьей веревке были развешены простыни с раздувшимися животами.) – У нас белье развешивала мама, – сказала я с улыбкой. – Помню, как я тыкала в них палкой, изображая рыцаря.

– Не принцессу?

– Вряд ли. Они совсем скучные, – фыркнула я. – Я не собиралась дожидаться какого-то там принца, если сама могла себя спасти.

– Мы с Ханной, бывало, играли в прятки среди простыней. Но на простыни попадала грязь с наших ног, и нам приходилось перестирывать их.

Запрокинув голову, я подставила лицо ветру:

– Помню, что верила, будто можно почуять запах солнца на простынях, когда приносишь их в дом и застилаешь постель.

– О-о, так оно и есть! – обрадовалась Кэти. – Ткань поглощает его взамен сырости. На каждое действие существует равное противодействие.

Физические законы Ньютона казались несколько продвинутыми для восьми классов средней школы, которыми обычно ограничивалось школьное образование большинства амишских детей, включая и Кэти.

– Я не знала, что у вас в школьную программу входит физика.

– Не входит. Просто я это слышала.

Слышала? От кого? Местного амишского ученого? Не успела я спросить ее, как она произнесла:

– Мне надо заняться огородом.

Я пошла за Кэти и, усевшись, стала смотреть, как она срывает бобы и складывает их в фартук. Она казалась полностью погруженной в работу и, когда я заговорила, вздрогнула.

– Кэти, вы с Рейчел обычно ладите?

– Да. Я постоянно присматриваю за маленьким Джозефом. На время шитья, иногда даже на время церковной службы.

– Ну, сегодня она явно обращалась с тобой не как с привилегированной семейной нянькой, – заметила я.

– Да, но Рейчел всегда прислушивается к разговорам других людей, вместо того чтобы узнать самой. – Кэти помолчала, теребя в пальцах бобовый стебель. – Мне все равно, что говорит Рейчел, потому что правда рано или поздно выходит на свет. Но я переживаю оттого, что могла заставить маму плакать.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, слова Рейчел задели ее больше, чем меня. Я – это все, что осталось у мамы. И я должна стараться быть безупречной.

Кэти поднялась, придерживая руками оттопыренный фартук с бобами. Направляясь в сторону дома, она увидела шагающего к ней Сэмюэла.

Он снял шляпу, показав спутанные от пота белокурые волосы:

– Кэти, как ты сегодня?

– Отлично, Сэмюэл, – ответила она. – Собираю бобы на обед.

– Хороший у вас нынче урожай.

Я слушала, стоя от них на некотором удалении. Где же любовный разговор? Или хотя бы легкое прикосновение к локтю или спине? Наверняка Сэмюэлу известно о ссоре во время шитья, наверняка пришел успокоить Кэти. Я не знала, так ли в их мире ухаживают за девушкой. Возможно, Сэмюэл сдерживался в моем присутствии. Или же этим двум молодым людям действительно нечего сказать друг другу – нечто странное, если они вместе сделали ребенка.

– Там что-то доставили, – сказал Сэмюэл. – Наверное, стоит взглянуть.

А-а, вот это больше похоже на правду – какой-то сюрприз. Я подняла глаза, ожидая ответа Кэти, и поняла, что Сэмюэл обращается ко мне, а не к ней.

– Доставили мне? Никто даже не знает, что я здесь.

– Посылка на переднем дворе, – пожал плечами Сэмюэл.

– Что ж, хорошо. – Я улыбнулась Кэти. – Пойдем посмотрим, что на этот раз прислал мой тайный поклонник.

Сэмюэл повернулся и приобнял Кэти за плечи, чтобы отвести к дому. Идя вслед за ними, я увидела, как Кэти очень осторожно, очень медленно выскользнула из его объятия.

На утоптанной земле перед амбаром стояла приземистая картонная коробка.

– Ее привезли из полиции, – сказал Сэмюэл, уставившись на закрытую коробку с таким видом, словно там притаилась гремучая змея.

Я прикинула вес коробки. Документов от прокурора было гораздо меньше, чем в моих прежних делах, – в этой небольшой коробке содержалось все собранное полицией вплоть до данного момента. Но опять же для очевидного случая не требуется много доказательств.

– Что это? – спросила Кэти.

Она стояла рядом с Сэмюэлом все с тем же милым, немного смущенным выражением лица.

– Это от стороны обвинения, – ответила я. – Свидетельства того, что ты убила своего ребенка.

Два часа спустя я сидела, обложившись показаниями, документами и отчетами, не найдя ничего, что представляло бы мою клиентку в выгодном свете. В деле были изъяны: к примеру, еще не успели провести тест ДНК, который доказал бы, что Кэти – мать ребенка, а факт недоношенности плода вызывал сомнение в его способности выжить вне матки. Но в основном подавляющая доля свидетельств указывала на Кэти. Она была на месте преступления, ее признали женщиной, недавно родившей, ее кровь обнаружили даже на теле мертвого младенца. Та скрытность, с которой она рожала ребенка, делала нелепым предположение о том, что кто-то другой пришел и убил его. С другой стороны, это давало-таки повод для обвинения: если женщина так настойчиво пытается скрыть акт рождения, то, вероятно, пойдет на многое, чтобы скрыть результат этого акта. Что оставляло открытым вопрос о том, была ли Кэти в здравом уме, когда совершала преступление.

Первое, что мне надлежало сделать, – подать ходатайство в другие службы, помимо юрисконсульта. Суд мог оплатить профессионального психиатра, который с гораздо меньшей вероятностью, чем я, мог бы заняться Кэти на общественных началах. И чем скорее я напишу ходатайство, тем скорее получу результаты.