Однажды, когда пьяненький казашенок Серик, полтора метра роста, кидался на опешившего замполита, майор Вихрь просто подошел, взял дерзкого казаха себе под мышку и отнес на вахту. У Серика на утро братва в ШИЗО спрашивает: «За что закрыли?» Маленький Серик гордо отвечал: «С Денисом подрался».

Как-то майор, вырывая самопальные розетки, обнаружил у меня под шконкой трехлитровую банку браги. Схватил, и гигантскими шагами понесся в свой кабинет. Бубль орет мне что-то типа: «Держите его, Остап Ибрагимыч! Он украл нашу колбасу!» Я погнался за Денисом и брагу отобрал со словами: «Надо опохмелиться? Спроси – нальем». После чего не раз ему наливали. В целом майор Вихрь был ментом безвредным и человеком добродушным. Только пил много.

Водка и сгубила его карьеру. Сначала проверяющие спалили его в секрете, где он должен был караулить побегушников. Случился побег с усиленного режима и был введен план «Перехват». Всех мусоров с окрестных лагерей дернули в секреты и оцепление. Где-то в лесу поставили в засаду и бесстрашного майора Вихря. Проверяющие приезжают, а под деревом только его пузо колышется и храп на весь лес стоит…

А летом 1990 года в клубе проводилась лекция о вреде алкоголизма. Пришел хозяин полковник Зиганьшин, а ментов никого, послали дневальных за отрядными. Менты зашуршали, забегали… Все собрались, только нашего дурака нет. Наконец, двери распахиваются. Всей своей тушей вваливается майор Вихрь. Фуражка набекрень, шарф болтается, плечо в побелке и пуговицы на пузе расстегнуты… Вдребадан!

Хозяин аж в лице изменился, закричал прямо при осужденных: «Майор Денисов! Я Вам место найду! Немедленно покиньте помещение клуба!».

Освобождался я уже при новом отряднике, имя которого в моей памяти не сохранилось.

Интересно было наблюдать за предпочтениями осужденных в плане телевидения. Тем более, что за забором повеяли ветры перестройки. Многие арестанты были страстными футбольными болельщиками, у них случались конфликты с киноманами. В таких случаях договаривались, и в одном отряде смотрели футбол, а в соседнем кино. Естественно, в приоритете были детективы. Помню, тремя годами раньше на «тройке» в Новотроицке в 1984 году запретили к показу «Противостояние» по роману Юлиана Семенова. У зеков ярость смешалась со злорадством и ликованием: «Боятся нас, гады…» Но когда поставили на атас шныря, и одну серию все-таки посмотрели, главному злодею Кротову досталось от каторжан на орехи. Похитители цыплят и бесстрашные крушители детских беседок поливали подготовленного абвером убийцу, кто во что горазд: «Голимый черт, ну кто же так делает!!!» Ну, типа, что вот уж мы-то… Смешно было слушать их критические комментарии. Украли два пакета семечек, а туда же…

Лагерные «пикейные жилеты» с удовольствием слушали первый съезд народных депутатов, дожидаясь амнистии…

С десяток сумасшедших дедов неслись к телевизору со своими банками заряжать чифир от Чумака. Но я лично с уважением относился к Кашпировскому за его отменную физическую подготовку. Особенно поразило, как динамично он исполнял упражнение на колесике с ручками. Лагерные умельцы быстро понаделали аналогичные снаряды, я больше десяти подходов сделать так и не смог, хотя в то время был в неплохой форме. Пятьдесят пять отжимался от пола и двадцать два подтягивался любым хватом на турнике. А Кашпировский фигачил на этом колесике несчетное количество раз. Потом на свободе я видел «колесо Кашпировского» во многих спортзалах Москвы.

Телевизионная реклама тоже играла свою роль в нашей жизни. В конце восьмидесятых в магазинах страны откуда-то появился турецкий чай. Естественно, родные арестантов повезли его в лагеря. Чай дрянью оказался редкостной! Не заваривался! Получившие его целыми посылками каторжане проклинали Турцию. Тогда по телевидению пустили рекламу: девочка и мама на кухне. Мама опускает пакетик в чайник – мол, две минуты прошли – девочка отвратительным писклявым голоском кричит: «Чай готов!». В эту минуту зеки готовы были расколоть телевизор пополам. Типа, мы такие идиоты в России, что не знаем, как чай заваривать?! Турки – дебилы! Где они учились, там мы преподавали.

Нигде я больше не видел такого количества взрослых людей, любящих мультфильмы, как в местах лишения свободы. Сидят битые жизнью мужики, пьют чифир, обсуждают лагерные вопросы. Вдруг: «О, мультфильмы начались!» И все бегут смотреть. Дурдом.

Но особенная любовь у заключенных была к сеансам аэробики. Ну не было в лагерях более популярной передачи. Тогда в восьмидесятые они только появились на телевидении. Тренерши-ведущие менялись каждый день. Каждый арестант симпатизировал определенной гимнастке. У меня была любимая ведущая Наталья Ефимова. Ласковая такая. Вкрадчивая. Не худенькая.

Я знал только одного осужденного, который не смотрел ни аэробику, ни показы мод. Весь барак к телевизору, а он, плюясь и чертыхаясь, ломился на выход. Он был родом из Оренбурга, очень похож внешне на актера Лыкова-Казанову, такой же худощавый долгоносик. У этого мужика на воле была фантастически красивая жена. Лямбург город небольшой, в лагере были зеки, которые ее знали. Говорят, в натуре Шерон Стоун. И была, сука, гулящая. Спала с его родным братом. Мужик их спалил, а она говорит: «Брат лучше тебя, трахалась с ним и буду трахаться». Он ей голову отрезал, дом поджег и на себя попытался руки наложить. Но выжил.

Дали ему десять лет. Так вроде нормально срок переносил, но любые темы, связанные с женщинами, приводили его в бешенство. Я не удивлюсь, если после освобождения он маньяком каким-нибудь заделается.

А в это же время, когда его жена крутила амуры с братом, освободился его сосед. Познакомился с молодой девахой. Женился. И, по старой лагерной привычке, стал частенько жарить благоверную в зад. В те времена анальный секс не был так популярен, как сейчас. Жена его решила посоветоваться с матерью, типа, это нормально или как? Теща пожаловалась тестю, чтобы поговорил с зятем по-мужски. Тесть, как бухнёт, начинает приставать к сидельцу: «Вот вы, зеки, подлый народ! Как вы можете живого человека в жопу?! Тем более, мою дочь! И что вы в этом такого находите?» В общем, возвращается теща с работы, а сиделец пьяного тестя в зад имеет. У тещи волосы дыбом, она написала заявление, и зека взяли под стражу. На суде судья ему говорит: «Вы слышали показания потерпевших. Что можете сказать по этому поводу?» Сиделец отвечает: «Да это педерасты, я их вообще не слушаю. Педерасты права голоса лишены. Вот тещу я еще послушаю». Ему как влепили восьмилетку!

И вот в лагере они как встретятся по-соседски с «Казановой»-женоубийцей, так у них начинается словесная коррида. Сидят мужики, перетирают между собой, кто напрасно сидит, кто за дело. И мокрушник ему говорит: «Ну, я хоть голову отрубил! Десятку дали. А тебе за жопу – восемь».

Шекспир отдыхает! Страсти какие кипят в нашей провинции!

В ту пору как раз начался расцвет «поющих трусов». Появились всякие «Комбинации», «Миражи», Ветлицкая, Салтыкова в порнушистых прикидах. Смотрим «Утреннюю почту», я кричу: «Моя Алиса Мон» (в этой певице меня возбуждал вызывающе чувственный рот). Бубль не отстает: «Моя – Катя Семенова». А рядом сидит Володя Соус и так меланхолично роняет: «А моя – Филипп Киркоров». Я только руками развел. «А что, – говорит, – у меня ни одной девки не было. Я сел в четырнадцать лет, какие там девки? На малолетке раскрутился, на общем раскрутился. Сейчас мне тридцать. Я и не знаю, какими они бывают, девки. Мне женщины не снятся, мне педерасты снятся.»