— Эгей!

Смолин резко остановился.

Метрах в пяти впереди, на безлюдной тихой аллейке, стоялчеловек, преграждая ему дорогу. Левой рукой он прижимал к лицу платок, так чтовидны были только глаза, а правой медленно поднимал пистолет — классическийпарабеллум, машинально отметил Смолин опытным глазом.

Не было ни страха, ни удивления, никаких других эмоций —совершеннейшая пустота в голове. И спина моментально стала мокрой… И в животечто-то противно, будто рвотный позыв, скукожилось.

Пистолет щелкнул едва слышно — но Смолин с нереальнойчеткостью слуха расслышал и запомнил этот щелчок. Человек проворно убрал оружиево внутренний карман легкого пиджака, отвел платок от лица, небрежно запихиваяв карман, сделал два шага вперед и улыбнулся самым благожелательным образом.

Вот тут-то эмоции и обрушились, как кирпич на голову —несказанное облегчение, нешуточная ярость, все вместе. Мокрым от противноголипкого пота был и затылок, не только спина. Выпустив сквозь зубы семиэтажнуюматерную конструкцию, Смолин сделал шаг вперед (со злостью отметив некоторуюслабость в коленках), спросил недобро:

— Ты что, Митенька, умом поехал? За такие шуточки и вторец получить недолго…

И большим усилием воли сдержался — хотелось и в самом делевлепить в пятак с разворота.

Митя Журанков (многолетняя партийная кличка среди своих —Зондер) стоял, покачиваясь с пятки на носок, и никакого раскаяния на его рожене наблюдалось, наоборот, даже присутствовало некоторое удовлетворение.Светлоглазый крепкий блондин, на голову выше Смолина — этакий «характернордический, истинный ариец», грязным бы сапогом его по роже…

— Точно, Зондер, так и по шее получить недолго, —сказал Смолин сварливо, уже остывая. Рубашка, впрочем, все так же липла кспине.

— Дядя Вася, — сказал Зондер без тениулыбки. — А будь пушечка настоящая? Убедился, чего стоит жизнь нашанепутевая? Копейки одни…

Именно эта серьезность Смолину и не понравилась большевсего. Он присмотрелся — нет, Зондер был трезвехонек, он вообще пил мало иредко, а наркоты тем более сроду не употреблял.

— Остыл?

— Предположим, — сказал Смолин сердито. Шагнуввперед, Зондер совершенно дружески приобнял его за плечи и произнес весело:

— Ну давай тогда на лавочке посидим, потолкуем…

Не сопротивляясь нажиму довольно мускулистой конечности,Смолин сделал несколько шагов к лавочке, и они уселись бок о бок. Смолин вполнеовладел собой, он это чувствовал, вернулся в обычное свое состояние зоркойнастороженности, автоматом включавшейся в таких вот ситуациях. Нехорошая быласитуация, ага…

— Как там у классика, дядя Вася? — безмятежнопродолжал Зондер. — Человек не просто смертен, а внезапно смертен… Подумайсам: вместо меня мог бы и урод с настоящей пушкой оказаться. Да запросто.

Смолин молчал — по той простой причине, что в иных ситуацияхне разговор, а именно глухое молчание начинает собеседника раздражать,нервировать, он на ходу перечеркивает сложившиеся в голове планы, кое-какиепреимущества теряет…

Краешком глаза наблюдая за соседом по лавочке, он убедился,что поступил правильно. Зондер был чуточку ошарашен, не того ждал, определенно…

Достав сигареты, Смолин преспокойно задымил, равнодушноуставясь куда-то в пространство. Преспокойно ждал… хотя нет, не так ужспокойно. Как любого, его неприятно изумляли давным-давно знакомые люди,внезапно начинавшие отчебучивать нечто совершенно им до того не свойственное.Ну, предположим, Зондер откровенный псих, каждая собака знает, но этакихдурацких шуток в жизни не откалывал… Неправильно это…

Лет на восемь моложе Смолина. Служил десантником в Афгане,откуда вернулся с парой медалей, парой контузий и определенно съехавшей крышей.В перестройку прибился к рэкетирам, но уже через пару лет с этим занятиемзавязал — по той простой причине, что оказался чересчур отмороженным инепредсказуемым даже для тогдашних шантарских братков, в массе своей ребятишекпростых и незатейливых. По достоверным отзывам, к Зондеру порой боялись спинойповорачиваться — вовсе не потому, что он что-то такое говорил или делал,просто, как признавался гораздо позже Смолину один из этих парней, благополучновыбившихся в респектабельные, «смотришь на него и видишь, что извилины прочноперемкнуло». Что ж, люди такие вещи чуют нутром, нюхом, инстинктом, Смолинкасаемо Зондера по себе знал.

Так и крутился с тех пор — то в крайне туманных бизнесах, тов частных охранных фирмах, не бедствовал, короче, и денежки у человекаводились. Кличку получил за патологический прямо-таки интерес к любымпредметам, связанным с Третьим рейхом — неважно, поварешка это, дешевыйширпотреб вроде «зольдбуха» и «смертного жетона», редкая награда, холодняк,петлица, значок. С одной стороны, благодаря своей страстишке, на утолениекоторой Зондер денег не жалел, он долгие годы был ценным клиентом всех безисключения шантарских антикваров, с другой… Денежки у него охотно брали итоваром снабжали исправно, отдавая предпочтение перед случайными, а вотобщаться как-то не тянуло. Тяжел и неинтересен был в общении Зондер. Во-первых,любую беседу портил тем, что старался ее свести к предмету своей страсти(каковой предмет, надо отдать ему должное, знал великолепно). Во-вторых, хотяголоса никогда не повышал, не дерзил, не хамил, от него постоянно веяло темисамыми перемкнутыми извилинами, это даже случайные люди быстро просекали, неговоря уж о давних знакомых. Одним словом, своим он так и не стал, неполучилось из него клубного «завсегдатая», потому что этого изо всех силстарались не допустить, и Смолин в том числе. Похоже, и сам Зондер давным-давносообразил, что не упекают его за некую черту…

— Дядя Вася!

— Ну?

— Я же тебе говорю — человек внезапно смертен…

— Я уже слышал, — хладнокровно обронилСмолин. — Не спорю.

Ему все же приходилось делать над собой некоторое усилие,чтобы не отводить взгляда. Как любой нормальный человек, инстинктивно боялсясъехавших — потому что они другие, неправильные, вне привычной логики жизниобитают. Этот тип ни разу никого пальцем не тронул, слова не сказал поперек, неоскорбил и не навредил, но тем не менее всем прекрасно известно, что он шиззаконченный. А значит, не стоит нарываться и проверять, что будет, если однаждысойдет с катушек…

— Неправильно ты живешь, дядя Вася, — сказалЗондер вдруг.

Легко подавив естественное желание впечатать в торец, Смолинпоинтересовался тихо:

— Это с чего же ты взял? И кто тебе поручил мою жизнь оценивать?

Всему есть свои пределы, знаете ли. Можно осторожничать, нои прогибаться не следует, особенно перед таким вот тихим параноиком… или кто онтам согласно медицинской классификации есть.

— Ну ты не лезь в бутылку… Я ж тебе добра желаю.