Рядом с мамой и дочкой неведомо откуда объявился невысокий,плюгавый мужичонка — даже с расстояния в полсотни метров видно, что выкушал онсегодня спиртосодержащих жидкостей изрядно. Вид у него был отнюдь непролетарский, скорее уж интеллигентский, при бородке, в очечках — но держалсяэтот субъект отнюдь не интеллигентно, а разумного, доброго и вечного что-то несеял категорически. Пошатываясь и жестикулируя, словно Ильич на броневике, наступална Ингу с матерью, что-то излагал — судя по лицам обеих, вовсе даже имнеприятное.

Смолин смотрел в оба. Не нужно быть провидцем и телепатом,чтобы примерно угадать, как развиваются события, достаточно простого житейскогоопыта. По лицам и жестам видно. Инга вообще отвернулась с таким видом, словнобородатого тут не существует вовсе, мать, похоже, пытается урезонить иотправить восвояси, но все ее усилия безрезультатны, бородатенький так инаседает, начал за локти хватать, а теперь и Ингу к себе лицом повернутьпытается…

«Ну так, — сказал себе Смолин. — Мы, конечно, недурацкие странствующие рыцари из романтических сказок, но это как-никак моядевушка, а с ней ее родная мама. Так что не грех и отреагировать малеха…»

Он вылез, поставил машину на сигналку и неторопливо,вперевалочку направился к месту действия. Подойдя ближе, отчетливо расслышал:

— …двести рублей жалко? Для родного отца?«Так-так-так, — сказал себе Смолин. — А ведь это, пожалуй что, будеттот самый блудный папенька, с коим, судя по скупым Ингиным обмолвкам, матьраспрощалась давненько и решительно. Господи, какая банальщина, морду от скукисводит…»

Не обращая на Смолина ни малейшего внимания — с какойстати? — плюгавый интеллигент все так же хватал за локти то Ингу, то еемаменьку, нудил насчет двухсот рублей или хотя бы сотни, прилепился как банныйлист… Ну где тут было в сторонке отсиживаться?

Похлопав левой ладонью скандалиста по правому плечу, Смолингромко и внятно произнес:

— Любезный! Оставили б женщин в покое…

Инга уставилась на него с неописуемым выражением — никак неожидала увидеть посреди этой веселухи. Мать — конечно же, считавшая Смолинасовершенно посторонним прохожим — тяжко вздохнула и торопливо сказала:

— Мы тут сами разберемся…

Плюгавый, как и ожидалось, взвился, словно уколотыйшилом в филейную часть, сбросил руку Смолина и завопил фальцетом:

— А ты валил бы отсюда, козел! Не с тобойразговаривают!

— Беседа приобретает интерес… — сказал Смолин,негромко, недобро. — Достал носовой платок и демонстративно вытерлицо. — Гражданин бородатенький, вы б слюной так не брызгались… И зубки,простите, нужно чистить почаще, чем раз в месяц, а то шибает, как из сортира…

— Да ты, козел! Да я тебя!

— Вася, не надо! — вскрикнула Инга. Смолин виделкраешком глаза, как мать удивленно воззрилась на нее, потом на него — ну да,тут любой удивится… И отступил на шаг, забирая чуть влево: разъяренныйинтеллигент уже, судя по перекошенной физии, жаждал кровавой схватки.

Сузив глаза и напрягшись, Смолин ждал, какие же сюрпризы емупреподнесет это мелкое суетливое существо. Он едва не поморщился от скуки,когда противник широко размахнулся, словно корову отгонял — и его кулакцелеустремленно двинулся к смолинскому фейсу. Смолин всего-навсего легонькопосторонился влево и, когда кулак, как и следовало ожидать, прошел назначительном расстоянии от его головы, ответил точным ударом левой чуть понижеребер, а когда буян икнул, потерял напор и замер в нелепой позе, коротким справой отправил его на потоптанный газон. Мужичок улетел туда спиной вперед,потеряв при этом очечки в дешевой оправе, приземлился во всю длину посрединевысокой жухлой травы, щедро уделанной местными собаками. Встав над ним,Смолин поинтересовался громко, с расстановочкой:

— Ногами — попинать?

Поверженный противник что-то промычал, явно в отрицательномсмысле, заслоняясь рукой, потасканная морщинистая физиономия была такойиспуганно-жалкой, что у Смолина вся злость прошла: ну, не заставлять же этоничтожество всерьез отвечать за козла… Ловко присев, подняв очки — ухитрившиесяуцелеть — он одним рывком вздернул мужичка на ноги, тряхнул за воротник так,что зубы у того звучно клацнули. Сказал брезгливо:

— Убью — умрешь…

Тот таращился на него с несказанным ужасом и пытался что-тобормотать в том смысле, что он ничего такого не хотел и ужасно сожалеет… Надевему на нос очки и проверив, хорошо ли держатся дужки за ушами, Смолин тихонечкопосоветовал:

— Вали отсюда, сучонок, пока я тебе кишку через жопу недостал… Ну?

И отступил на шаг, подавляя тяжелым взглядом. Противник определенноутратил интерес к борьбе — он бочком-бочком отодвинулся подальше, а потом,убедившись, что никто за ним гнаться не собирается, выскочил на асфальтовуюдорожку и рысцой припустил прочь, то и дело оглядываясь из предосторожности. Атам и за углом пропал.

Смолин обернулся к дамам, испытывая мучительную неловкость,подыскивая слова. Мама на него таращилась все так же удивленно — но сквозь этоудивление уже проглядывал определенный интерес и некоторые умозаключения.

В конце концов он, неуклюже поклонившись, сказал:

— Василий Яковлевич…

— Анна Федоровна… — все еще растерянно ответилаженщина.

Состояние мучительной неловкости продолжалось. Смолинсовершенно не представлял, что ему теперь говорить и делать — то ли слинятьпо-тихому, то ли завязать светскую беседу… но с чего начинать-то?

Положение спасла Инга. Не глядя на мать, сказала быстро:

— Я тебе потом позвоню…

Та ошарашенно кивнула. Сграбастав Смолина под руку, Ингачуть ли не бегом потащила его к машине. Смолин едва сообразил достать изкармана ключи и нажать кнопочку. «Надо же, — подумал он растерянно, снекоторым мрачным юмором, — вот так и познакомились с гражданской тещей…»

Инга ссутулилась на сиденье с убитым видом, уткнувшисьвзглядом в пол. Смолин видел, что ее мать, какое-то время глядя в сторонумашины, наконец повернулась и вошла в подъезд. Сказал осторожно:

— Она ушла…

— Господи ты боже мой… — тихонько простоналаИнга. — Стыдоба какая…

Смолин усмехнулся:

— Я такой, что меня нельзя маме показывать?

— Да не в том дело…

— А в чем? — как можно ласковее сказал Смолин,видя, что она вот-вот расплачется. — Ну, ерунда какая… Тебе не-кажется,что мама рано или поздно узнала бы? Что я — это я?

— Ох… — произнесла она беспомощно итоскливо. — Я себе это как-то не так представляла… Еще и папочка…

— Да ну, — сказал Смолин насколько могбеззаботнее. — Это разве папочка? Если вспомнишь «Гекльберри Финна» — воттам был папочка так папочка…