Отобрать у нас клад! Пусть попробует!

Нет уж, клад такое дело: кто его нашел, тот и бери.

Марк Твен

«Приключения Тома Сойера».

Если присматриваться философски, происходившее определенноносило некоторые черты семейной идиллии. Чему Смолин не собирался умиляться, онвообще не помнил, чтобы за последние лет сорок чему-то умилялся… Простоконстатировал факт.

Инга, по-домашнему одетая в простенький халатик, вкалывалаза компьютером вот уже почти час без передышки. Хозяин усадьбы, г-н Смолин, онже Гринберг, помещался тут же, в мансарде, на диване, под внушительнымштурвалом с неизвестного судна, и рядом с ним на столике (ну антикварка,конечно, пятидесятые годы) помещался поднос с тарелками, на коих давным-давноостыл натуральнейший домашний ужин, приготовленный Ингой. Она неплохо готовила,да что там, отлично готовила девочка, но Смолин ни к чему не прикоснулся.Сидел, словно тот чукча из анекдота, и думал, как жить дальше. Причем, вотличие от анекдота, все было весьма даже серьезно.

Куруманская эпопея для него завершилась благополучнейшимобразом. А как иначе? Он ведь не совершил ничего противозаконного, даже улицуна красный свет не переходил и газеты из чужих почтовых ящиков не крал. Все егосвершения были законопослушны до омерзения. Это в отношении него парочкойзлоумышленников были предприняты действия, подпадающие под разнообразные статьиУголовного, а также Гражданского кодексов. Это он оказался классическим терпилой,а потому во всех казенных бумагах значился как потерпевший, — мелочь, априятно, вспоминая прошлые дела и прошлые бумаги, где Смолина именовалисовершенно иначе да вдобавок именно к нему приклеивали статью за статьей…

Как легко догадаться, главное сокровище, из-за которогополыхнули кровавые страсти (то есть яйца работы Фаберже), еще до приездамилиции с места действия исчезло, унесенное в квартиру и запрятанное подкровать. Туда же отправились браунинг (все равно менты конфисковали бы, а так,засверлив, его и продать можно в два счета), и полдюжины бриллиантов встаринной аптечной коробочке.

В качестве купеческого клада, из-за которого, понимаете ли,товарищи начальники, и разгорелись все страсти, Смолин оставил на месте все доединой золотые монетки, коих, по милицейской описи, оказалось тридцать двештуки, общим весом двести шестьдесят четыре грамма. Этот клад для того, ктоведать не ведал о Последней Пасхе, выглядел весьма даже убедительно (особеннокогда Смолин разбросал монеты на чердаке в живописном беспорядке, так что ихказалось еще больше). Для тех, кто в жизни ни единой такой монеткой невладел, — сокровище чертовски убедительное. Да и официальная рыночная ценаприличная, четверть миллиона рубликов примерно. Нынче и не за такое на преступлениеидут…

В общем, никаких таких драгоценных яиц, разумеется, не было.Смолин живо описал следователю во всех подробностях, как он, обходя и исследуясвои новые владения, случайно обнаружил тайничок с золотом — а тут и нагрянулипоочередно два родных братца: один, крыса музейная, в каких-то траченных мышамибумагах выкопал упоминание об этом кладе (сам признался), а второй,соответственно, был поначалу взят в долю, но обманут брательником и оттогожестоко расправился с означенным, не питая священного трепета перед кровнымродством. Одним словом, Смолин ничего не придумывал и не извращал. Онпросто-напросто не сказал всей правды, только и делов… Но по реакции следакавидел, что того и эта версия вполне убеждает: убедительно выглядели золотые,разложенные в четыре аккуратных рядочка на газете, на обшарпанном столе вкабинетике куруманской ментовки: российские червонцы и пятерки спостно-благостной рожей незадачливого последнего императора, немецкие марки скайзером бородатым и кайзером усатым; персидские туманы, на которых красовалсяШир-о-хоршид, озаренный солнцем лев с саблей в лапе; разнообразныеавстро-венгерские денежки и даже один-единственный великобританский соверен скоролевой Викторией и поражающим гнусного дракона всадником…

Это выглядело крайне убедительно. Особенно для Курумана сего провинциальными ценами и захолустной простотой…

Во всей этой истории Смолин абсолютно ничем не рисковал.Золотишко ему и так должны были вскоре вернуть, все до единой монетки; старыйзакон о кладах давным-давно отменен, теперь единоличным собственником являетсявладелец земли или дома, и сдавать клад государству более не предписывается.

Татарин, ручаться можно, об изделиях Фаберже ни словечком неупомянет. И потому, что по свойственному человеку оптимизму до последнего будетнадеяться, что каким-то чудом все же сумеет до сокровищ добраться. И потому,что прекрасно понимает: даже если правдочка о яйцах каким-то чудом всплывет насвет божий, их юридически полноправным владельцем по тому же закону будетопять-таки Смолин В. Я. Ну а если учесть, что старина Татариндействительно жутко накосячил, есть обоснованные подозрения, что за решеткой онне заживется, в самом скором времени помрет неведомо почему, если уже не помер…

Единственная заноза во всей этой истории — провинциальныйинтеллигент, крыса музейная, сиречь Николай Петрович Евтеев, одержимыйалчностью кладоискатель… и, следует признать, человек отнюдь не провинциальногоинтеллекта…

Крепок оказался скромный труженик музейного фронта. Кто бмог подумать. А на вид — соплей перешибешь… Короче говоря, когда примчалсявызванный звонком Инги милицейский наряд, оказалось, что музейщик не холоднымжмуриком лежит, а проявляет слабые признаки жизни. Как выражался кто-то изгероев «Трех мушкетеров» — у вашего приятеля душа гвоздями прибита к телу. Ну,«Скорая», конечно, реанимация… В настоящий момент Евтеев в себя еще не пришел,на окружающее не реагировал, но и помирать отказывался категорически, врачитвердили, что есть надежда…

А впрочем… Колюнчик тоже не так глуп, чтобы хоть словечкомзаикаться о яйцах. Наверняка промолчит, обуреваемый той же бешеной надеждой. Ибудет молчать, пока считает, что у него есть дохленький, но шанс когда-нибудьдо сокровища добраться. Вообще-то против него по заявлению Смолина с Ингойвозбуждено, ясен пень, уголовное дело, но статьи безусловно не те, что уТатарина, дохленькие статьишки, если рассудить. Ну, имел огнестрельное оружие.Ну, пугал им Смолина. Чуть оклемавшись, будет ныть о «сильном душевномволнении» и прочих состояниях аффекта. Репутация законопослушного гражданинакрайне интеллигентной профессии, знакомые и сослуживцы сочувствовать будутскромному научному сотруднику, у которого однажды сорвало башню,ходатайствовать пойдут… В общем, как трезво прикидывал Смолин, у Колюнчика естьвсе шансы отделаться мелким условным сроком, благо он в некотором роде и сампотерпевший по другому делу, жертва родного братца-уркагана, который чутьнашего Колюнчика до смерти не зарезал…

При таком раскладе, прикидывал Смолин, в будущем безусловноследует опасаться каких-то трений. Но будут они наверняка мелкими: оставшийся водиночестве Евтеев Смолину, в общем, не опасен. Второго такого братца у него несыщется, а та предивинская шпана шпаной и останется. Нет, не этим емудоставлять серьезные хлопоты, и не в Шантарске. Перемелется, точно…