Я думал, глаза Уитни на лоб вылезут.

– А что там с кинжалом? – спросил он.

– Ну, – коротко ответил Кеннеди, – есть история о том, как кинжал хранился у ее брата и тот сходил с ума, пока не отдал его кому-то; затем он покончил с собой, бросившись в озеро Титикака. И другая история, древняя, согласно которой во времена после Писарро один Мендоса был убит точно так же, как теперь убит отец Инес.

Уитни внимательно выслушал его и глубоко о чем-то задумался.

– Вы знаете, – сказал он наконец, кивнув, чтобы показать, что понимает Кеннеди, – я постоянно думал об этой сеньоре с тех пор, как оставил вас с ней. Я имел с ней несколько дел.

Он проницательно посмотрел на Крейга, как будто хотел узнать, говорила ли де Моше что-нибудь о нем, но не стал ничего спрашивать, потому что понимал: Кеннеди все равно не скажет. Он решил выяснить это другим способом.

– Иногда мне кажется, что она пытается надуть меня, – начал он издалека. – Я знаю, что когда она обсуждает меня с другими, то говорит много неправды. Но когда она со мной – все хорошо, и она уверяет, что готова в ближайшее время присоединиться к нам, использовать свое влияние на состоятельных перуанцев. На самом деле это значит, что она способна на все…

Все это, как мы теперь знали, было правдой.

– Однако у нее есть одна интересная дилемма, о которой я не прочь рассказать вам, – заговорил наконец Кеннеди. – Она не вправе рассчитывать, что я буду хранить в тайне то, что она сказала в нашем присутствии. Да и сеньорита де Мендоса все равно упомянула бы об этом.

– И что это? – спросил Уитни с плохо скрываемым интересом.

– Ну, – медленно ответил Крейг, – она говорила о планах раскопок сокровища, которые, по вашим словам, у вас есть, и предположила, что у вас с Локвудом, как и у ваших соперников, нет кинжала. Чем вы тогда лучше предыдущих охотников? А если кинжал у вас, то что из этого следует?

Стюарт на мгновение задумался над последним умозаключением.

– Она так сказала? – медленно уточнил он.

Затем, казалось, до него дошел смысл услышанного, касающийся его самого. Владение кинжалом означало, что он имеет отношение к убийству Мендосы.

– Ну что ж, – ответил он, – как вы знаете, у нас нет кинжала. И все же мы уверены, что наши планы по поиску сокровища самые продуманные. Мы более кого-либо другого можем быть уверены в успехе.

– Однако именно кинжал с надписью является единственной вещью, которая абсолютно гарантирует успех, – заметил Кеннеди.

– Это, в общем, верно, – согласился Стюарт. – Черт бы побрал Нортона! Как этот болван мог упустить такой шанс?

– Он никогда не рассказывал вам о кинжале? – спросил Крейг.

– Да нет, рассказывал, но уверял, что не может прочитать надпись, – ответил делец. – Я был очень занят в то время с Локвудом и Мендосой, у которого была концессия на раскопки клада, так что не обратил особого внимания на то, что привез Нортон. Я думал, это может подождать, пока мы не убедим Локвуда присоединиться к нам.

– А Локвуд или Мендоса знали о кинжале и его важности? – спросил Крейг.

– Если и знали, то ничего об этом не говорили, – быстро отозвался Уитни. – Мендоса мертв. А Локвуд уверяет, что ничего об этом не знал до самого последнего времени – до того, как произошло убийство, я полагаю.

– И что вы думаете о его словах? – настаивал мой друг. – Уверены, что он не знал об этом раньше?

– Нет, – признался Стюарт, – не уверен. Я только говорю, что он не рассказывал ничего о кинжале.

– Но он все же мог это знать?

– Мог. Впрочем… думаю, это маловероятно.

Уитни, казалось, что-то напряженно обдумывал. Внезапно он стукнул кулаком по маленькому круглому столику перед нами, заставив стоящие на нем стаканы подпрыгнуть.

– Знаете что, – воскликнул он, – чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Нортона надо привлечь к ответственности за эту потерю! Он должен был понять ценность кинжала. А если он все знал? Ну, я прослежу за ним. Начну сегодня же. Не доверяю я этому парню… Не позволю ему меня надуть!

Я подумал, не переигрывает ли Уитни. Его речь звучала все более дико, он казался одержим своей последней идеей.

– Я пошлю детективов по его следу! – ревел он. – Поговорю об этом с Локвудом. Он никогда не любил этого типа.

– А что Локвуд говорил о Нортоне? – небрежно спросил Кеннеди.

Уитни мгновение молча смотрел на нас.

– Скажите, – воскликнул он, – это Нортон втянул вас в это дело, не так ли?

– Не могу отрицать, – спокойно ответил Крейг, встретившись с ним взглядом. – Но теперь у меня обязательства только перед Инес де Мендоса.

– Итак… вы еще один соперник, так, что ли? – саркастически промурлыкал Стюарт. – Как будто Локвуда и де Моше недостаточно. У меня есть смутное подозрение, что и Нортон один из них. Теперь и вы туда же. Я полагаю, только мистер Джеймсон сумел удержаться от этого. Ах, был бы я лет на десять моложе, я бы выбил из седла вас всех, и вы понимаете почему. О да, думаю, что не стоит вам рассказывать о подозрениях мистера Локвуда…

С каждой фразой вены на лбу Уитни проступали все сильнее и теперь уже были похожи на толстые хлысты. Он выглядел так, словно его вот-вот хватит апоплексический удар. Постепенно я убеждался в своих подозрениях: этот человек вел себя так, словно был под действием наркотиков.

– Что ж, – продолжил он, – вы можете передать Нортону от моего имени, что я собираюсь за ним следить. Пусть напряжется.

По крайней мере, это показывало, насколько разрыв между Уитни и Нортоном был глубоким. Кеннеди слушал, почти ничего не говоря, но я знал, что он был доволен: Локвуд играл против де Моше, сеньора – против Инес. Если бы теперь Уитни сыграл против Нортона, то из этой путаницы могли бы появиться нужные Крейгу зацепки, – когда люди ссорятся, правда выходит наружу.

– Очень хорошо, – заметил Крейг, вставая и бросая быстрый взгляд на раскрасневшееся лицо Стюарта. – Вы можете поступать так, как сочтете нужным. Думаю, мы пришли к взаимопониманию.

Уитни ничего не сказал, но, тоже поднявшись, повернулся на каблуках и вышел из кафе в коридор отеля, оставив нас стоять возле столика. Кеннеди наклонился и вытряхнул пепельницу, в которой лежали окурки Стюарта и пепел с его сигарет, в конверт, как он уже делал это раньше.

– У нас уже есть образец, – сказал он, –