– Теперь понимаешь, что я имел в виду под аристократами? – крикнул Алекс.

Я кивнул. Это сразу бросалось в глаза. Любое общество чувствует себя… спокойно, когда рядом такие женщины. А в Ломе – с ее туманами и огромным, страшным как смертный грех болотом – сестры Хокинс и вовсе были необходимы. Неизвестно, до чего могли дойти местные жители, если бы не окружавшие сестер спокойствие и присутствие духа.

Ужин вышел на славу. Сестра Алекса поджарила курицу в сливочном масле и вообще приготовила все как нельзя лучше, так что я проникся еще большим недоверием и неприязнью к нашему повару. Мы сидели за обеденным столом и пили отменное бренди.

– Не понимаю, зачем ты ходишь в «Буффало», – сказал я. – Виски там хуже некуда…

– Знаю, – кивнул Алекс. – Но «Буффало» – это душа Ломы. Наша газета, театр и клуб.

Он был совершенно прав. Настолько прав, что нам обоим стало ясно: когда Алекс заведет машину и повезет меня домой, мы непременно заскочим на часок в «Буффало».

Мы уже почти доехали до деревни, когда вдалеке показались тусклые фары другого автомобиля. Алекс встал поперек дороги и заглушил мотор.

– Это доктор Холмс, – пояснил он.

Встречной машине пришлось остановиться, потому что нас было не объехать.

– Здравствуйте, док! – крикнул Алекс. – Когда найдется минутка, не заедете ли к моей сестрице? У нее какая-то шишка на шее вскочила.

Доктор Холмс ответил:

– Ладно, Алекс! Я заеду и осмотрю ее. А сейчас пропусти, будь добр, я тороплюсь!

Алекс на этом не успокоился:

– А кто заболел, док?

– Да у мисс Эми припадок случился! Мисс Эмалин просила приехать как можно скорее. Освободи дорогу, пожалуйста.

Алекс отъехал и пропустил доктора вперед. Мы поехали дальше. Я уже хотел заметить, какой ясный нынче вечер, но посмотрел вперед и увидел клубы тумана, наползающие на холм с болота подобно стаду улиток. «Форд», вздрогнув, затормозил у дверей бара. Мы вошли внутрь.

Толстяк Карл встал нам навстречу, натирая полотенцем стакан, и потянулся за бутылкой.

– Ну, чего налить?

– Виски.

На мгновение мне показалась, что его губы растянулись в легкой улыбке. Народу в баре собралось много: пришли все мои работники, кроме повара. Он, верно, сидел у себя в каморке и курил через мундштук кубинские сигареты. Пить он не пил, и уже одно это вызывало подозрения. Два рабочих, инженер и три машиниста сидели за столиком и громко спорили о прокладке траншеи. Недаром говорится в старинной поговорке лесорубов: «В лесу одни бабы на уме, а в борделе – лес».

«Буффало» – самый спокойный из баров, какие мне доводилось видеть в жизни. Здесь никогда не дрались, особо не пели и не жульничали. Мрачный зловещий взгляд Толстяка Карла каким-то чудом превращал распитие алкогольных напитков в спокойное и благообразное занятие. За одним из круглых столиков раскладывал пасьянс Тимоти Рац. Мы с Алексом выпили по одной и, поскольку свободных стульев не было, остались за стойкой – болтать о спорте, торговле и приключениях, настоящих и выдуманных. Словом, самый обыкновенный разговор двух приятелей в баре. Время от времени мы покупали себе выпить и просидели так, наверное, часа два. Алекс уже сказал, что собирается домой, да и мне хотелось отдохнуть. Работники землечерпалки тоже ушли: в полночь у них начиналась новая смена.

И тут двери бара медленно отворились: через порог, покачивая длинными руками и кивая огромной лохматой головой, шагнул Джонни-Медведь. Его квадратные ноги ступали бесшумно, точно кошачьи лапы.

– Виски? – прощебетал он.

Никто не откликнулся. Тогда Джонни стал предлагать товар: лег на живот, как делал это в прошлый раз, и принялся издавать мелодичные гнусавые звуки. Я сразу догадался, что это китайский язык. Потом те же слова повторил кто-то другой, только медленнее и не так гнусаво. Джонни-Медведь поднял голову:

– Виски?

Он легко встал на ноги. Я был заинтригован, мне хотелось увидеть представление. Я положил на стойку монету. Джонни одним махом выпил свое виски, и уже в следующую секунду я пожалел о том, что натворил. Джонни вышел на середину комнаты и принял свою фирменную позу «у окна». Я боялся смотреть на Алекса.

Раздался холодный голос Эмалин:

– Она здесь, доктор.

Я зажмурился, чтобы не видеть Джонни-Медведя, и он тут же пропал: перед моими глазами стоял образ Эмалин Хокинс.

Мне уже приходилось слышать голос врача, когда мы повстречались на дороге, и именно этот голос сейчас произнес:

– Говорите… она потеряла сознание?

– Да, доктор.

Ненадолго воцарилась тишина, а потом врач очень тихо сказал:

– Почему она это сделала, Эмалин?

– Сделала что? – В холодном голосе послышалась угроза.

– Я ваш врач, Эмалин. Я лечил вашего отца. Вы должны рассказать мне все, как было. Думаете, я никогда не видел похожих следов на шее? Долго она провисела в петле?

На сей раз тишина висела долго, а потом из голоса Эмалин исчезли все холодные нотки. Она говорила тихо, почти шептала:

– Две или три минуты. Она ведь поправится, доктор?

– О да, со временем оклемается. Травма не очень серьезная. Но зачем она это сделала?

Ответивший ему голос был в сто раз холоднее прежнего:

– Понятия не имею, сэр.

– Вы имеете в виду, это не мое дело?

– Я говорю как есть, сэр.

Врач дал несколько рекомендаций по лечению и уходу за больной, посоветовал поить ее молоком с капелькой виски.

– Но прежде всего: будьте с ней поласковее. Это самое главное.

Голос Эмалин чуть дрогнул:

– Вы… вы ведь никому не расскажете?

– Я ваш врач, – прозвучал тихий ответ. – Разумеется, я никому не расскажу. И сегодня же вышлю вам снотворное.

– Виски?

Я открыл глаза. Передо мной стоял безобразный Джонни-Медведь и широко улыбался присутствующим.

Все пристыженно молчали. Толстяк Карл уперся взглядом в пол. Я с виноватым лицом повернулся к Алексу: ведь это действительно была моя вина.

– Я не думал, что он такое выкинет… Прости.

Я вышел на улицу и вернулся в свою мрачную комнатушку у миссис Рац. Там я открыл окно и посмотрел на клубящийся, пульсирующий туман. С далекого болота донеслись звуки заводящегося дизельного двигателя, а потом и лязганье огромного ковша, принявшегося за работу.

На следующее утро на нас свалилась целая куча забот и хлопот, как нередко бывает при строительных работах. Новый трос отчего-то порвался, ковш упал на понтон, и тот вместе со всей нашей работой ушел на восемь футов под воду. Мы врыли в болото анкерную сваю и стали вытягивать понтон из воды, но трос лопнул опять и начисто отхватил ноги одному из рабочих. Мы перевязали обрубки и отвезли рабочего в Салинас. А потом посыпалось: от занесенных тросом микробов у рабочего развилось заражение крови, а повар наконец оправдал мои опасения и попытался продать нашему инженеру баночку марихуаны. Словом, о покое можно было только мечтать. Прошло две недели, прежде чем мы установили новый понтон, наняли нового рабочего и сменили повара.