или не раннем возрасте войну, голод и привыкли относиться к хлебу чуть ли не свято… Печать и гневно, и лирически, и романтически призывает народ беречь и использовать каждый кусочек, каждую корку, каждую крошку. Уронил кусок на пол – подуй на него, поплюй, съешь. Засох этот кусок, не по зубам – размочи в воде, съешь… В каком-то районе города Киева приняты серьезные меры. В магазинах не только развешаны рекомендации по приготовлению блюд из черствого хлеба (сами эти рекомендации достойны отдельной поэмы), но там же и сбор крошек организован. Да что же это такое, товарищи? Ну, бережное отношение к хлебу, конечно, необходимо, но не подбирать же всякий кусок, на который случайно ногой наступил… Не воробьи же мы, в конце концов, не кусочники, не крохоборы! И зачем же нас столько лет попрекать войной и ленинградской блокадой?.. Конечно, даже и в изобилии хлеб беречь надо, как всякий продукт человеческого труда. Но не настолько, чтобы готовить специальные блюда из засохших корок…»[289].

В 1983 году РС отмечало 15-летие советского вторжения в Чехословакию серией специальных программ. В те же самые дни августа 1968 года, по словам писателя Василия Аксенова, произошло еще одно аналогичное событие, прошедшее, однако, незамеченным. В связи с этим Аксенов читает свой рассказ «Карадаг-68». На примере этой записи можно рассуждать о том, что Аксенов не превращается у микрофона в публициста – он выступает на радио в привычном для себя амплуа писателя. Радиоэссе о Карадаге – художественная проза с лирическими отступлениями, множеством метафор, точно передающая атмосферу и настроение места и времени.

Фрагмент передачи: «Время от времени я буду рассказывать утомленному проблемами современной жизни радиослушателю разные забавные истории. Ручаюсь, однако, что эти истории будут содержать гораздо больше правды, чем вымысла. Во всяком случае все они будут базироваться на действительно имевших место событиях… Вот одна из подобных историй, происходивших в Крыму в августе 68-го года… И никто в мире не заметил, что параллельно с этой гениальной операцией произошла не менее гениальная, хотя и тихая, в ходе которой была оккупирована еще одна республика, впрочем, не состоявшая в Варшавском пакте. Я жил в то лето в Восточном Крыму в знаменитом литературном поселке Коктебель… За неделю до захвата Праги над всей Европой стояло безоблачное небо. А мы тогда входили в Европу, в том смысле, что полагали себя тогда ее частью. Происходили всевозможные купания, ныряния и возлияния. Как всегда, нашу компанию начинал постепенно охватывать волошинский артистический дух… Контуры Карадага, Святой горы то плыли над нами, то с четкостью закреплялись в пространстве, создавая волшебную коктебельскую иллюзию свободы и молодости… Однажды из соседней Феодосии приехали два журналиста и взялись брать интервью у писателей. Дошла очередь и до меня. Журналисты эти, комсомольские, были донельзя скучными и провинциальными пареньками. Мы сидели на веранде, я вяло отвечал на вопросы, наблюдая проходящих мимо девушек. И вдруг один из них сказал: “А у нас тут в ближайшем будущем намечается большое комсомольско-молодежное мероприятие, и даже не без участия милиции и войск погранохраны. Республику тут будем одну брать!” “Какую это республику? – вскричал я, пораженный. – Уж не Чехословакию ли?” “Ну уж вы тоже скажите, Василий Павлович, – вежливо захихикали журналисты, – Чехословацкая Народная Республика ведь суверенное социалистическое государство. Это у нас тут в Карадаге появились друзья, такую объявили подозрительную республику”.

Я стал их расспрашивать. Оказалось, что в неприступных с суши бухточках, под отвесными скалами образовалась самая настоящая буржуазная демократия. Буржуев там пока не видели, но многопартийная система – вот что страшно. Выборы там провели, такие циники – избрали себе парламент и президента – такого амбалистого парня с жуткой мускулатурой. Подняли там свой собственный флаг, что является настоящим издевательством над государственным флагом нашей страны. В общем, решено с этим разгулом реакции покончить, решено республику эту брать и передавать соответствующим органам. “А вы писать об этом будете? Освещать эту гениальную операцию?” – спросил я. Журналисты опять захихикали, они почему-то все время хихикали не без шкодливости: “Ну что вы! Это же тема не газетная, это просто суровая необходимость по охране окружающей среды”. Я хорошо знал некоторые из этих бухточек, ставшие территорией свободной республики Карадаг… По берегу до некоторых из них невозможно было добраться, тропинки обрывались на отвесных каменных стенах… Нужно было плыть, а так как лодки в тех местах запрещались погранохраной, то плыть приходилось самому или в крайнем случае на надувном матрасе, тоже запрещенном. Можно было спускаться в бухты с вершины Карадага, но для этого нужно было быть тренированным альпинистом и иметь соответствующее оборудование… Жители этих бухт как раз и были таковыми – альпинистами, ныряльщиками, кроме того, они почти все были певцами, гитаристами, оглушали ущелья Галичем и Высоцким, кроме того, многие из них были кандидатами математических или физических наук, некоторые и докторами. Образовательный ценз в республике был даже выше, чем в Израиле. С борта проходящих мимо хребта Карадага прогулочных пароходиков туристы могли видеть крохотные, покрытые камнями и галькой пляжики этих бухт и загорелые фигуры республиканцев. Экскурсоводы предупреждали туристов: “Не старайтесь туда попасть! Там живут опасные люди”…»[290].

Про 1968 год сохранился и рассказ Александра Галича. Галич о том, как был написан «Петербургский романс»: «21 августа в номер гостиницы, в которой мы жили тогда в Дубне, постучали мои друзья, и у них были ужасные лица, испуганные, трагические, несчастные. Они мне сказали, что они слышали по радио, что началось вторжение советских войск и войск стран Варшавского договора в Чехословакию. Мы пытались наладить наш приемник здесь, в номере гостиницы, но что-то ничего не получалось… Тогда мы ушли в лес. В лесу мы крутили этот приемник нещадно, бегали по всем волнам и слышали сообщения только на английском и немецком языке, но русской передачи ни одной поймать не могли. Мы с грехом пополам разобрали и поняли, что действительно все это произошло. И на следующий день я написал эту песню. Я подарил ее своим друзьям. Они ее увезли в Москву. И в Москве в тот же вечер на кухне одного из московских домов хозяин дома прочел им эти стихи. И присутствовавший Павел Литвинов усмехнулся и сказал: “Актуальные стихи, актуальная песня”. Это было за день до того, как он с друзьями вышел на Красную площадь»[291]. В 1987 году в программе «Писатели у микрофона» Аксенов сравнивает советские шестидесятые с современной советской культурной ситуацией. Завершает программу выступление Сергея Довлатова на тему «Кому на Руси жить