Голос пробился сквозь воспоминания, развеял их:

— Анита! Анита!

Я заморгала. Я все ещё стояла на коленях между Натэниелом иДамианом. Звал меня Дамиан.

— Хватит, — сказал он.

Натэниел плакал и тряс головой.

— Пожалуйста, Анита, не надо больше!

— Отчего вы меня вините в этом путешествии в плохиевоспоминания?

— Потому что ты — мастер, — ответил Дамиан.

— Так это я виновата, что мы вытащили худшие события нашейжизни?

Я всматривалась в его лицо, не отпуская крепко стиснутыеруки. Ничего эротического в этом пожатии не было — я просто держалась за них,как за страховочные верёвки.

— Ты — мастер, — повторил Дамиан.

— Может быть, уже все прошло, что бы оно там ни было,может, уже закончилось. — В ответ на это Дамиан посмотрел на меня такпохоже на Жан-Клода, что даже жутко стало. — Что ты так смотришь?

— Я все ещё это чувствую, — приглушённым от страхаголосом отозвался Натэниел.

— Если перестанешь спорить и обратишь внимание на то,что происходит, тоже почувствуешь, — объяснил Дамиан.

Я закрыла рот — самое лучшее, что я могла сделать, чтобы неспорить, но даже молчания хватило. В этот краткий миг молчания, я ощутила силу,будто что-то огромное ломится в дверь в моей голове. И дверь долго не выдержит.

— Как ты сумел помочь нам настолько вырваться?

— Я не мастер, но мне больше тысячи лет. Чему-то за этовремя я научился, хотя бы чтобы не сойти с ума.

— Хорошо, умник-вампир, так что же с нами происходит?

Он стиснул мою руку, и по глазам было ясно, что говоритьэтого вслух он не хочет. Я поняла, что не ощущаю его эмоций.

— Ты закрываешь нас щитами?

Он кивнул:

— Но они не выдержат.

— Так что же с нами происходит? Почему воспоминаниястали общими?

— Это метка.

— Чего? — нахмурилась я.

Метки — метафизические связи. У меня они есть с Жан-Клодом ис Ричардом.

— Не знаю, какая по номеру, но это метка. Не первая,может быть, даже не вторая. Третья, быть может? У меня никогда не былочеловека-слуги или призываемого зверя. Я никогда не входил в триумвират. Тывходишь, так что ты скажи мне.

— Нам, — поправил Натэниел с тем же испуганнымпридыханием.

Я поглядела в широко раскрытые лавандовые глаза. Он ждал,что я сейчас сделаю, чтобы не было плохо. Я бы и рада, только не знала как. Незнала, как это началось, так откуда мне знать, как положить этому конец? Как бытам ни было, я отвернулась — не могла смотреть в это полное доверия лицо, в егоглаза, — и попыталась вспомнить третью метку. Тогда тоже были общиевоспоминания, но приятные. Мелькал Жан-Клод, кормящийся на надушённыхзапястьях, секс с женщинами в изящном бельё, Ричард, бегущий волком по лесу,богатый мир запахов, который открывался ему в этой форме. Все это быличувственные, но безопасные воспоминания. Мне в голову не приходило спрашивать,какие воспоминания они от меня прячут. Наверное, я не хотела знать.

— Я думаю, третья метка. Хотя, когда командовалЖан-Клод, это были лишь блики воспоминаний, в основном чувственные, но ничегослишком серьёзного. Как это мы влипли в такую адскую групповую психотерапию?

— О чем ты думала сразу перед тем, как воспоминанияначались? — спросил Дамиан.

— Кажется, о смерти. Да, я думала о смерти, но не знаю,почему.

— Тогда быстро подумай о чем-нибудь другом.

В его голосе зазвучала паническая нотка, и я могла понять,почему. Я уже чувствовала, как эта дверь у меня в голове начала прогибатьсянаружу, будто расплавляясь. И я знала, что когда она вылетит, лучше нам иметьплан действий.

— Я не пыталась никого пометить, — сказала я.

— Ты знаешь, как это прекратить? — спросил он.

— Нет.

— Тогда думай о чем-нибудь другом, хорошем.

— Радостные мысли, — подсказал Натэниел.

Я глянула на него:

— Я что, похожа на Питера Пэна?

— Что? — не понял Дамиан.

— Да, то есть нет, — ответил Натэниел, — ноты думай. Думай хорошие мысли. Как будто тебе надо летать. Я выжил потом, когдаНиколас… когда Николас погиб. Но второй раз я пережить это не хочу. Прошу тебя,Анита, думай хорошие мысли.

— А почему кому-нибудь из вас их не думать?

— Потому что мастер ты, а не мы, — сказалДамиан. — Твой разум, твои мысли и оценки, твои желания — вот что сейчасправит, а не наши. Но ради Бога, перестань думать о том плохом, что с тобойбыло, потому что я не хочу видеть худшее из того, что помню. Натэниел прав —думай радостные мысли.

— Радостные мысли, — повторил Натэниел и взял меняза руку двумя руками. — Анита, пожалуйста.

— У меня волшебный порошок кончился, — буркнула я.

— Волшебный порошок? — Дамиан покачалголовой. — Анита, я не знаю, о чем ты говоришь. Просто вспомни что-нибудьрадостное, приятное, счастливое, какое угодно, о чем угодно.

Я попыталась. Я вспомнила мою собаку Дженни, она погибла,когда мне было четырнадцать, и выползла из могилы через неделю после смерти.Выползла и залезла ко мне в кровать. Я помню её тяжесть, запах свежей земли игниющей плоти.

— Нет! — закричал Дамиан и дёрнул меня, оборачиваяк себе — глаза его стали дикими. — Нет, я не стану смотреть, что тамдальше. Не стану! — Он схватил меня за руки выше локтей и повернул к себе,встряхивая. Натэниел обхватил меня за пояс, прижимаясь к телу. — Неужто утебя нет хороших воспоминаний? — спросил Дамиан.

Как в игре, когда тебе говорят не думать о ком-то или очем-то. Мне надо было думать о хорошем, а видит Бог, у меня все кончалосьплохо. Мать моя была чудом, но она погибла. Я любила свою собаку, и онапогибла. Я любила Ричарда, но он меня бросил. Я думала, что люблю одного парняиз колледжа, но он меня бросил. Я подумала, каково ощущение от тела Мики, но явсе ждала, что и он меня бросит.

Натэниел обнял меня крепче, зарылся лицом мне в спину.

— Анита, пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста, Бога ради,полетай для меня.

Я тронула его руку, его пальцы, подумала о ванильном запахеего волос. О его лице, таком живом, когда он слушает, как Мика читает намвслух. Я все ещё думала, что Мика превратится из Прекрасного Принца в СтрашногоСерого Волка (без антропоморфизмов), но Натэниел меня никогда не бросит. Бывалиминуты, когда мысль о том, что Натэниел останется со мной на всю жизнь,вызывала панику, но я подавляла эту тревогу. Отталкивала.