— Он здесь? — прошептал Эндрю.

Пэт взял стул, сел рядом с Кэтлин и посмотрел на больного.

— Как ты, Эндрю? — шепотом спросил он.

— Лучше. Рад тебя видеть, Пэт.

— Я тоже рад тебя видеть, — вздохнул Пэт и повернулся к Кэтлин, чтобы задать вопрос, но, увидев капельки пота на лице Эндрю, понял, что температура еще не спала. Он по-прежнему был очень бледен, и глаза были похожи на два черных угля.

— Благодаря твоей крови я таки опьянел, — вздохнул Эндрю и скривился.

— Черт, сейчас чихну.

Кэтлин заволновалась:

— Не надо. Терпи. Не думай об этом.

— Не могу терпеть.

Надавив пальцем у Эндрю под носом, она наклонилась и стала что-то шептать ему на ухо, как маленькому ребенку. Он кивнул, и через некоторое время гримаса исчезла с его лица.

— Морфий, — жалобно прошептал Эндрю. — Больно.

Эмил вопросительно посмотрел на Кэтлин, которая, немного подумав, кивнула. Эндрю внимательно наблюдал, как Эмил достает иглу, наполняет шприц необходимым количеством жидкости и колет его в руку. Затем он облегченно вздохнул и откинул голову назад.

Пэт заметил, что простыня, на которой лежал Эндрю, сбилась оттого, что тот постоянно ерзал от боли. Послеоперационный шрам, прошитый крупными стежками, покраснел и распух. От раны шла трубка к стоящей на полу бутылке. Пэт мельком увидел жидкость, выделяющуюся из легких Эндрю, и тут же отвернулся, так как зрелище было не из приятных.

— Гадость, правда? — произнес Эндрю. — Я чуть сознание не потерял, когда увидел, как Эмил выливает это из бутылки.

— Как ты думаешь, они уже нашли преждевременное сообщение о моей смерти? — спросил Эндрю.

— Гаарк как раз проезжал там, где мы оставили газеты. Наверняка он их подобрал. Ты это здорово придумал.

Эндрю улыбнулся:

— Я пытаюсь поставить себя на их место. Если Гаарк до этого и собирался идти дальше, минуя Рим, то теперь наверняка отказался от своего намерения. Он думает, что уже почти разделался с нами.

Пэт не стал говорить, что, возможно, Гаарк не так уж далек от истины. Меньше всего он хотел, чтобы ему предоставили единоличное командование, когда начнется битва. Он прекрасно понимал, что не мог равняться в этом с Эндрю. Сидеть в четырех стенах было для него невыносимо. «Мне бы хватило одной батареи, чтобы показать им что к чему», — думал Пэт.

— Это еще не все, — продолжил Эндрю после паузы. — Гаарк обязательно заявит, что видел мою смерть.

— Как это?

— Помнишь Тамуку? Помнишь, я говорил, что он может читать мои мысли. Чего не могу сказать о Гаарке. Он больше похож на нас, чем на тех, кто ему поклоняется, но вынужден притворяться, что тоже обладает даром. Теперь он станет хвастать, и армия ему поверит.

Эндрю было тяжело говорить, он запыхался.

— Все, хватит, — прервал его Эмил. — Иди, Пэт.

Пэт осторожно взял Эндрю за руку. Вздрогнув от неожиданности, он посмотрел на Пэта и улыбнулся.

— Мы теперь с тобой вроде кровных братьев.

— Мы всегда ими были, Эндрю.

Пэт сжал его руку и хотел подняться, но Эндрю удержал его.

— Если я не выкарабкаюсь, — прошептал Эндрю, — не позволяй Марку и Калину развалить Республику. Никакого сепаратного мира. Сражайтесь до конца.

— Что я и собираюсь делать. Мы им еще зададим жару.

Эндрю отпустил руку Пэта, и у него на лице опять появилось это испуганное выражение, которое Пэту совсем не нравилось. Несмотря на морфий, во взгляде Эндрю была боль. Бормоча что-то невнятное и качая головой, он, казалось, начал засыпать. Кэтлин протирала ему лицо влажной салфеткой.

Прокашлявшись, Пэт кивнул и направился к двери. За ним последовал Эмил. Выйдя в коридор, Пэт с облегчением снял с себя халат и маску и посмотрел на Эмила.

— Что скажешь?

— Ничего определенного пока сказать нельзя, — ответил врач. — Легкие по-прежнему выделяют жидкость. Я сделал все, что мог, чтобы в рану не попадал воздух.

Пэт подумал, что неплохо было бы сейчас выпить. Эмил угадал это по его взгляду, открыл шкафчик и достал оттуда бутылку.

— Медицинский спирт. Но только один глоток: твой организм ослаблен после переливания.

С довольным видом Пэт отхлебнул из бутылки и неохотно вернул ее Эмилу.

— Но с ним все будет в порядке?

— Ты имеешь в виду, будет ли он жить? Сейчас вероятность велика, хотя еще вчера прогнозы были гораздо хуже. Мне было до смерти страшно переливать ему твою кровь, но, по всей видимости, она соответствует крови Эндрю. Если эта проклятая война когда-нибудь кончится, я сразу выйду на пенсию. Ведь я собирался это сделать еще после войны с мерками. Хочу заняться изучением сопоставимости крови. Переливание может спасти жизнь тысячам людей, надо только выяснить, почему одна кровь подходит, а другая нет.

Ты хочешь знать, будет ли он жить? Да, если легкие перестанут выделять жидкость, если в них не попадет инфекция и не разовьется туберкулез. Как в армии, так и среди мирного населения в последнее время было зарегистрировано несколько случаев тифа, в том числе брюшного. Здесь чертовски холодно, а топлива не хватает, и люди не могут соблюдать правила гигиены. Если Эндрю заразится, он умрет. Я знаю, тебе было необходимо с ним встретиться, но даже это может быть опасно. Я и Кэтлин — единственные, кто допускается в его палату.

Пэт кивнул. Всем частям был отдан приказ тщательно вымыться и прокипятить форму. К счастью, Рим славился огромными общественными банями. Правда, тем, кому пришлось их убирать после того, как там помылось несколько десятков тысяч человек, пришлось несладко. Весь город пропах кипяченым бельем.

— Если бы мы за всеми так ухаживали! — сказал Эмил. — Два врача на одного больного, в то время как у нас более тысячи раненых и почти в десять раз больше больных респираторными заболеваниями.

— Эндрю стоит корпуса, даже всей армии.

— Скажи это матерям, чьи семнадцатилетние сыновья умирают в больницах.

— Он меня пугает, — наконец решился сказать Пэт.

— Что ты имеешь в виду?

— Даже не знаю. Я уже видел это раньше. Допустим, замечательный офицер или отличный сержант сражается как зверь и никакая пуля его не берет. Но стоит ему получить ранение, потерять руку или ногу, он совершенно меняется. Меня всегда занимала мысль, где у нас душа. Наверное, в сердце. Но бывает так, что, лишаясь какой-нибудь части тела, вместе с ней человек теряет и часть души, которая уже никогда не возвращается. Так случилось с Уинфилдом Хэнкоком. Он чуть не погиб под Геттисбергом. Люди говорили, что, вернувшись через год, он был уже совсем другим. Я слышал, что Болди Дик Ивел и Джон Худ дрались как черти, командуя дивизиями. Бог свидетель, что после того, как их ранило, — И вела под Манассасом, а Худа под Геттисбергом — они очень изменились.