В 1907 году на счету террористов в среднем 18 ежедневных жертв. По статистике Департамента полиции только в этом году «невыясненными лицами» было совершено 3487 терактов. С конца 1907 года, когда уже перестали действовать суды, революционный запал начинает затихать. С января 1908 по май 1910 года зафиксировано 19 957 терактов и «революционных» грабежей.

В ответ за все время действия военно-полевых судов (с 19 августа 1906 по 20 апреля 1907 года) к смертной казни было приговорено 1102 человека. Как мы знаем, «приговорено» отнюдь не значит «приведено в исполнение». По данным известного историка русского зарубежья Евгения Алферьева, за все время действия этих судов по их приговорам было реально казнено 683 человека. Остальным «вышку» заменяли бессрочной каторгой (как, к примеру, максималисткам Терентьевой и Климовой).

Судами различной юрисдикции (после отмены военно-полевых действовали военно-окружные суды) с 1906 по 1909 год приговорено к повешению 2964 человека.

По данным Отдельного корпуса жандармов, в 1906 году из 4698 обвиняемых в порядке чрезвычайной подсудности к смертной казни было приговорено 254 человека (без учета приговоров военно-полевых судов); в 1907 году из 4335 обвиняемых – 486 человек; в 1908 году из 7016 обвиняемых по приговорам военных судов было казнено: лиц военного ведомства за воинские преступления – 21 человек, за общие преступления – 27 человек, лиц гражданского ведомства за воинские преступления – 13 человек, за общие преступления – 1279 человек, то есть всего 1340 человек; в 1909 году по приговорам военных судов было казнено 530 человек – 25 воинских чинов и 505 гражданских лиц.

Карательными экспедициями на железных дорогах было расстреляно несколько сот человек. На каторгу и в тюрьмы отправили 23 тысячи человек, и 39 тысяч выслали в ссылку административными решениями, то есть без суда. За три года после революции по приговорам военно-полевых судов за политические убийства и грабежи было казнено 2835 человек. Кроме того, в 1906–1911 годах было закрыто 500 профсоюзов, а в оставшихся резко сократилось число членов – до 13 тысяч человек (с 250 тысяч). Было запрещено 978 газет и журналов.

Все это весьма условно, ибо, с одной стороны, у каждого ведомства была собственная статистика, с другой – часть приговоров вовсе не доходила до исполнения. В частности, командующий войсками Казанского военного округа генерал от инфантерии Иван Карасс не утвердил ни одного смертного приговора, сославшись на то, что не хочет на старости лет пятнать себя кровью.

Иногда и суды проявляли мягкотелость. Так, например, в Петербурге после того, как по делу в обвинении некого Сметанникова в вооруженном нападении было установлено: 1) что Сметанников, потеряв незадолго до совершения преступления место на фабрике, не имел средств к существованию; 2) что им было похищено 4 рубля денег и 1,5 бутылки водки. Военно-полевой суд вынес приговор: «Крестьянина Сергея Сметанникова подвергнуть смертной казни через повешение, но, принимая во внимание собственное сознание подсудимого, суд нашел возможным заменить казнь бессрочной каторгой».

Военный губернатор Приморской области генерал-майор Василий Флуг 15 января 1907 года доносил приамурскому генерал-губернатору, что в Никольск-Уссурийске трое хунхузов за вооруженный грабеж осуждены к смертной казни. «Для приведения в исполнение конфирмованного местным начальником гарнизона приговора комендант города обращался к никольск-уссурийскому полицмейстеру за содействием в подыскании палачей, но, несмотря на предложенное высокое вознаграждение, найти палачей не представилось возможным, почему смертный приговор над осужденными приведен в исполнение расстрелянием». Палачей в стране найти не могли, зато революционных камикадзе – сколько угодно.

Ну а так как в России невозможно без перегибов, то получившие власть военные на местах начали поворачивать закон как дышло. Стреляли и вешали правых и виноватых. Командующий Одесским военным округом генерал Каульбарс, лидер местных монархистов, подписал смертный приговор двум юношам, которых даже не было на месте преступления. Собственно, чуть позже нашли настоящих преступников и тоже расстреляли – подумаешь, двумя больше, двумя меньше.

Пятеро офицеров (такой состав был определен для соблюдения хотя бы относительных норм объективности в судах) вряд ли были искушены в тонкостях юриспруденции, поэтому свои приговоры выносили больше на эмоциях. В условиях постоянных потерь среди сослуживцев в мирное время и в мечтах о наведении хоть какого-то порядка в стране.

Чтобы избежать казусов, подобных одесскому, 12 октября 1906 года Советом министров был выпущен новый циркуляр, по которому было разъяснено, что «военно-полевым судам могут быть передаваемы, по особому каждый раз распоряжению подлежащей власти, только лица, учинившие убийство, разбой, грабеж, нападение на часового или военный караул, вооруженное сопротивление властям, нападение на чинов войск, полиции, на должностных лиц; изобличенные в противозаконном изготовлении, приобретении, хранении, ношении, сбыте взрывчатых веществ или снарядов», в тех случаях, когда учинение ими преступного деяния представляется вполне очевидным.

Увы, недолго и это продолжалось. Кровища хлестала по стране такая, что на ней скоро стали неплохо зарабатывать.

Лев Толстой в своей статье «Не могу молчать» (май 1908 года) писал:

«Недавно еще не могли найти во всем русском народе двух палачей. Еще недавно, в 80-х годах, был только один палач во всей России. Помню, как тогда Соловьев Владимир с радостью рассказывал мне, как не могли по всей России найти другого палача, и одного возили с места на место. Теперь не то.

В Москве торговец-лавочник, расстроив свои дела, предложил свои услуги для исполнения убийств, совершаемых правительством, и, получая по 100 рублей с повешенного, в короткое время так поправил свои дела, что скоро перестал нуждаться в этом побочном промысле и теперь ведет по-прежнему торговлю.

В Орле в прошлых месяцах, как и везде, понадобился палач, и тотчас же нашелся человек, который согласился исполнять это дело, срядившись с заведующим правительственными убийствами за 50 рублей с человека. Но, узнав уже после того, как он срядился в цене, о том, что в других местах платят дороже, добровольный палач во время совершения казни, надев на убиваемого саван-мешок, вместо того чтобы вести его на помост, остановился и, подойдя к начальнику, сказал: „Прибавьте, ваше превосходительство, четвертной билет, а то не стану“. Ему прибавили, и он исполнил.

Следующая казнь предстояла пятерым. Накануне казни к распорядителю правительственных убийств пришел неизвестный человек, желающий переговорить по тайному делу. Распорядитель вышел. Неизвестный человек сказал: „Надысь какой-то с вас три четвертных взял за одного. Нынче, слышно, пятеро назначены. Прикажите всех за мной оставить, я по пятнадцати целковых возьму и, будьте покойны, сделаю, как должно“».

Народ-богоносец уверенно дрейфовал к кровавому беспределу, который после 1917 года превратит в палачей не одного человека на всю Россию-матушку, а десятки тысяч. Правда, к этому времени в стране заодно