Дочь Гайтана – утонченная женщина и прекрасный повар. Наслаждаясь изысканной едой ее приготовления, я рассказываю, что Пабло Эскобар финансировал президентскую кампанию Альфонсо Лопеса, а его партнеры-консерваторы, Густаво Гавирия и Гонсало Родригес, – кампанию Бетанкура. Глория знакома почти со всеми социалистическими лидерами мира и руководителями сопротивления многих стран. Между делом она упоминает, что была любовницей Сальвадора Альенде, убитого чилийского президента, посланником Лопеса Микельсена к Николае Чаушеску (румынскому диктатору), и является хорошей подругой Фиделя Кастро. Не знаю, может, потому, что Глория верит в реинкарнацию и понятие цикличности времени, ее особо интересуют рожденные в 1949 году (спустя год после убийства ее отца). Мы с Пабло приглашаем ее в Медельин, она с удовольствием соглашается. В течение нескольких часов, словно загипнотизированные, мы окунаемся в интерпретацию истории Колумбии в свете отсутствия отца Глории, отразившегося на всех сферах жизни страны. Уход Гайтана стал непоправимой потерей в ее жизни, пустотой, которую не заполнит ни один другой колумбийский лидер. Последователям Гайтана не хватает его цельности, достоинства, величия, магнетизма, способности передавать свою веру народу и возбужденным слушателям, вне зависимости от класса, пола или возраста. В них нет волнующей силы его голоса, готового выдавать идеологию в идеальных пропорциях, страстно и аргументированно, нет той потрясающей силы, которую Гайтану удавалось выразить в каждом жесте, нет властности, передаваемой мужественной, внушительной и незабываемой личностью.

По возвращении в Боготу в самолете Пабло я спрашиваю Глорию, что она о нем думает. Сказав несколько вежливых фраз, признавая наличие у Эскобара амбиций, отмечая его стремление познавать мир, глобальные общественные проекты и великодушные намерения, его страсть и щедрость по отношению ко мне, она, с неподдельной искренностью и очень доброжелательно, отмечает:

– Знаешь, Вирджи, у Пабло есть один большой недостаток. Дело в том, что он не смотрит в глаза. А люди, которые при разговоре уставились в пол, что-то скрывают, поскольку они фальшивы и неискренни. В любом случае вы двое так чудесно смотритесь вместе! Как Бонни и Клайд!

Глория – самая умная и коварная на свете. За всю жизнь я познакомлю с Пабло только ее, Марго и Клару, которые обладают исключительной прозорливостью. За следующие шесть лет мы станем лучшими подругами. Благодаря этой чудесной красавице, Деве по рождению и Быку по китайскому гороскопу (который удивительным образом совпадает с моим), я постепенно пойму: истинная мудрость кроется не только в умении все анализировать и раскладывать по полочкам. И даже не в исключительной сообразительности, как у Пабло Эскобара, а прежде всего – в способности правильно выбрать стратегию. Хотя Глория не раз услышит, как я говорю, что самая большая глупость в моей жизни – променять наивность на мудрость, со временем я заберу свои слова назад и пойму, что это решение было не только по-настоящему удачным, но и правильным.

Когда Эскобар спрашивает меня, что думает дочь Гайтана, я сначала говорю то, что он хочет услышать, а потом – то, что должна донести до него. Настаиваю на том, чтобы сосредоточиться на тактике. Знаю, есть срочная необходимость поделить избирателей Антиокьи на муниципалитеты, кварталы, дворы и дома. В конце концов, в первый раз, по какой-то необъяснимой причине, я вспоминаю о простреленном обнаженном теле Бонни Паркер в помещении морга, выставленном вместе с Клайдом на обозрение видеокамер.

В очередной раз мы сидим напротив зажженного камина. Пабло улыбается с бесконечной нежностью, обнимает и серьезно глядит на меня очень грустными глазами, через секунду целуя в лоб и хлопая по плечу, как бы воодушевляя. Потом, молча вздохнув, замирает, уставившись на пламя. Мы оба знаем, но никогда не произнесем вслух, что для влиятельных людей я навсегда останусь просто буржуазной дивой, а он – преступником-мультимиллионером.

Меня, в отличие от многих других, мало интересуют деньги Пабло, но очень скоро я узнаю истинные размеры состояния человека, которого я люблю, как никого не любила, которого понимаю, как никто другой.

Мы рано проснулись, что обычно случается очень редко. Эскобар хочет познакомить меня со своим сыном, Хуаном Пабло, который остался на попечении телохранителей в отеле «Текендама» и, должно быть, уже проснулся. Когда мы спускаемся к лифту и проходим по студии, Пабло останавливается, чтобы взглянуть на сады соседей при дневном свете. Моя квартира занимает полностью весь шестой этаж, оттуда открываются красивые виды. Он спрашивает, кому принадлежит огромный дом, занимающий весь жилой корпус напротив. Я отвечаю: самой богатой еврейской семье Колумбии, Соне Гутт и Карлосу Хайме, главе корпорации «Морис Гутт».

– Пожалуй, если установить из этого окна круглосуточную слежку, можно было бы похитить их за… шесть месяцев!

– Нет, Пабло, ты бы не смог. Они живут в Париже и на юге Франции, выводят лошадей, соревнующихся со скакунами Ага-хана[62], и почти не бывают в Колумбии.

Эскобар сразу интересуется, чьи это ухоженные луга виднеются вдали. Я говорю, что это резиденция американского посла.

– Пожалуй, отсюда я мог бы… выстрелить в него из базуки, расщепив на атомы!

Изумленная, я отмечаю: из всех, кто когда-либо смотрел в мое окно, ему одному пришло в голову устроить здесь дозорную вышку, как в какой-нибудь средневековой крепости.

– Ах, любовь моя, больше всего на свете я люблю делать гадости! Тем более, если тщательно подготовиться, все обязательно получится!

С недоверчивой улыбкой я тяну Пабло за руку, отводя от окна. Уже в лифте прошу пообещать мне, что он будет мыслить как будущий президент Республики, а не как глава криминального синдиката. Хитро улыбаясь, Эскобар обещает попытаться.

Хуан Пабло Эскобар очень мил и носит очки. Вспоминаю: в его возрасте я тоже плохо видела и, надев очки, заработала репутацию самой умной девочки в классе. Глядя на Пабло, я добавляю: именно в это время мой коэффициент IQ начал быстро расти. Говорю малышу, что его отец – номер один в автомобильных и лодочных гонках, как и во всем остальном. Он станет очень-очень влиятельным человеком. Спрашиваю Хуана, хотелось бы ему самый длинный электропоезд, где много вагонов и гудящий паровоз. Он отвечает: очень. Тогда я рассказываю: в семь лет я очень сильно такой хотела, но никто не дарит девочкам поездов, поэтому лучше быть мальчишкой. Попрощавшись, я вижу, как мой любимый удаляется по коридору отеля со счастливым малышом за руку. Они напомнили мне Чарли Чаплина и Кида в моем самом любимом и волнующем эпизоде из фильма.

Несколько дней спустя раздается звонок директора радио «Караколь» Ямида Амата. Он просит у меня номер «колумбийского Робин Гуда», поскольку хочет взять у него интервью. Я сообщаю об этом Пабло.

– Не говори ему, что я встаю в одиннадцать! Скажи: в шесть или девять часов утра. Во время выпуска новостей у меня… уроки французского, а в девять и одиннадцать – тренировка!