Во-вторых — оно имело выгравированное на лбу имя «Геродот» и порядковый номер 2819.

Для Геракла, умевшего считать лишь до пяти, цифра была просто умопомрачительной.

Ну а в-третьих…

В-третьих, сын Зевса разочарованно проговорил:

— Всё ясно, тебя изготовил хитроумный Гефест. А я-то думаю, что это ты так знакомо ругаешься.

— Да ну? — удивился золотой баран и, улегшись у подножия холма, меланхолично заговорил: — Знаешь, в бесконечной Вселенной бесчисленные мириады звезд, и вокруг каждой крутятся маленькие планеты, и там, именно там, вдалеке, на тех планетах теплится невиданная жизнь. И что же такое мы по сравнению со всем этим вселенским великолепием? Песчинки, подхваченные беспощадным ветром времени.

— Глубоко! — восхищенно оценил размах мысли копытного Геракл. — Зевс тоже, как напьется, похожую чепуху городит. Я, дескать, в смысле мой отец, прилетел с иной планеты. Я спрашиваю: «А что это такое иная планета?» А он мне: «Зеленый летающий шарик!» Каково, а? Другие, правда, меньше выпьют, но такое иногда буробят, что летающие зеленые шарики по сравнению с их россказнями еще худо-бедно могут сойти за правду.

— Дурак ты, Геракл, — грустно заключил механический баран, — даром что олимпийский…

— А я на тебя вовсе и не обижаюсь, — дружелюбно ответил сын Зевса. — Видишь, я совершенно спокоен, хотя кому другому тут же оторвал бы его пустую голову. Но ты ведь ненастоящий, ты этот, как его… клистир!

— Кибер! — оскорбленно поправил великого героя баран. — Вспомогательный кибер «Геродот» модель №2819! Ну, в общем, это на мне и написано.

— Ну что, будешь сдаваться? — по-хорошему предложил Геракл.

— Только в том случае, если ты отыщешь мне в Греции благодарного слушателя, — бескомпромиссно отрезал баран.

— Софоклю-ю-ю-ю-с! — позвал сын Зевса, озабоченно зыркая по сторонам. — Софоклю-ю-ю-ю-с… Сбежал, зараза! Заранее, видно, почувствовал, что понадобится. Ладно, найдем тебе другого слушателя… скажем… Эврисфея из Микен. Ну как, подходит?

— А он случайно на одно ухо не глуховат? — с подозрением поинтересовался механизм.

— Не-а, — усмехнулся Геракл, — он расстройством зрения страдает, да и с головой у него, судя по заданиям, не всё в порядке.

— Что ж, — копытное обреченно вздохнуло, — сгодится и этот. Правда, я теперь без золотого руна, голый, так сказать. Одни пьяные сволочи меня обобрали. Неудобно как-то…

— Да брось, — принялся уговаривать барана великий герой. — Никто не заметит. Я привезу тебя ночью, ну а сам Эврисфей… я же уже объяснял, у него косоглазие. В общем, то что надо!

Механизм снова вздохнул и нехотя приблизился к сыну Зевса.

— Только пообещай мне, что по пути к этому Эврисфею ты согласишься выслушать мои предположения относительно смысла Вселенной и места живых существ в неизведанном бесконечном пространстве.

— По рукам! — радостно кивнул Геракл, пожимая барану холодное золотое копытце. — Теперь дело стало за малым — найти моего сбежавшего хрониста.

— Это мы мигом! — сказал божественный механизм. — Я округу как свои четыре копыта знаю.

И они с великим героем принялись тщательно прочесывать Аркадию.

Как и обещал Геракл, в Тиринф возвращались глубокой ночью.

Колесница, слава Зевсу, была просторной, и в ней нашлось место не только великому герою и его личному хронисту, но и трепливому божественному изделию.

Облокотившись на позолоченный борт, Геракл мирно дремал, убаюканный мерным раскачиванием повозки. Софоклюс, закрыв уши затычками от винных кувшинов, не спеша творил бессмертный эпос. Золотой же баран Гефеста неустанно говорил, заодно искусно управляя летящей сквозь ночь боевой колесницей.

Для этого диковинному механизму пришлось стать на задние ноги, а передние копытца раздвоить, превратив их в ловкие щелкающие манипуляторы. Ко всему прочему ценное копытное отлично видело в темноте, имело в голове встроенный компас, спидометр и подробную электронную карту древней Греции. Последнее было немаловажно, ибо сами эллины с трудом разбирались, в какой стороне лежит Спарта, а в какой Коринф, вследствие чего постоянно случались всякие курьезы, особенно во время междоусобных войн.

— О, эта бескрайняя Вселенная! — без устали тараторил золотой механизм. — Огромные звездолеты бороздят ее просторы, открывая на своем пути всё новые и новые миры. Что ждет любознательное человечество в этих бесконечных черных глубинах? Какие опасности, что за открытия… э… э… э… Геракл, ты меня слушаешь?

— Да-да, — пробормотал сквозь сон сын Зевса, — продолжай, продолжай…

Механический баран приободрился и затянул свою любимую нудятину по поводу сути такого межпространственного явления, как хроносинкластический инфундибулум.

В общем, кроме занятых безудержной скачкой лошадей, всю эту ахинею никто больше не слушал, ибо ненароком можно было оказаться в веселой компании на далеком блаженном Аргосе.

Ну а хронист Софоклюс, как уже было сказано, вовсю творил. И вот что у него в свете яркой луны получалось…

Хитрый Эврисфей знал, что в Аркадии проживает чудесный керинейский баран (слово «баран» яростно зачеркнуто и твердой рукой переправлено на «лань»). Послано было это копытное богами людям в наказание. Хотя никто так и не понял, за что. Некоторые утверждали, что, дескать, олимпийцы разгневались, когда пьяные циклопы снесли подчистую храм богини Артемиды в Аркадии. Но, с другой стороны, при чем тут люди, почему они должны страдать из-за проделок сумасшедших великанов?

Странный народ эти олимпийцы, ну да Крон с ними.

Лань эта, как и все прочие чудовища (хотя само копытное на вид было довольно приятным) страшно опустошала поля, обжирала кусты и гоняла по холмам подвыпивших пастухов, с пьяных глаз принимавших ее за взбесившегося кентавра.

Целый год преследовал керинейскую лань Геракл.

«Ох, ни хрена ж себе! — подумал Софоклюс. — И это Геракл с его-то ленью преследовал копытное целых двенадцать месяцев? В это уж точно никто и ни за что не поверит. Впрочем… я ведь пишу не только для современников, но и для потомков».

Лань ловко неслась через горы, равнины; перепрыгивала пропасти и переплывала реки. Всё дальше и дальше бежала она на север, но великий герой ни на шаг не отставал от проворной бестии…

Историк сделал небольшую паузу и, вытащив из ушей затычки, тут же услышал:

— Разве не в постоянном познании истины состоит смысл вселенского бытия? Да, знания умножают печаль, но как же без этого? Многие пытливые умы жаждут бессмертия через открытие нового, неизведанного. Их неугомонные сердца стремятся к звездам, стремятся в будущее, где уже подготовлена плодородная почва для великих свершений…