– Благословлен богами тот, кому не приходится выбирать между любовью и верностью, – сказал вдруг Лао Шэ, и Наргис вздрогнула, потому что это прозвучало ответом на ее вопрос самой себе. – Какой путь покажется длинным, если летишь на двух этих крыльях?

– Вы правы, почтенный, – откликнулась она и, встав, низко поклонилась чинцу. – Благодарю за рассказ и урок.

Зашелестели платья и шали: женщины в комнате последовали ее примеру, вставая и кланяясь, Лао Шэ, не переставая, кланялся в ответ. Наргис же, как только позволили приличия, стремительно вышла из комнаты на террасу, спустилась в сад. Сморгнув навернувшиеся слезы, до боли вгляделась в равнодушное эмалево-голубое небо и безмолвно взмолилась: «Пресветлые боги, пусть моя любовь и верность в самом деле обернутся крыльями. Позвольте мне увидеть его еще раз и понять, не лгу ли я самой себе, отказываясь даже думать о других мужчинах? Что это, любовь или трусость? Верность или страх? Дайте мне знак, молю!»

Но небо молчало, и лишь легкий ветерок закачал розовые чинские лотосы на зеркальной глади пруда.

Тот вечер, когда они с Раэном приоткрыли друг другу сердце, словно заставил Фариса повзрослеть на несколько лет. На первый взгляд, правда, ничего не изменилось, Раэн все так же учил его владеть саблей, они вместе занимались нехитрыми домашними делами, а вечерами играли в нарды и разговаривали. Фарис никак не мог понять, какой интерес целителю, повидавшему разные страны, слушать о Нистале, самом скучном месте на свете. Здесь время считается от ярмарки до ярмарки или от одного набега степняков до другого, а больше ничего и не происходит. Ягнятся овцы, жеребятся кобылы, мужчины женятся, а потом их жены рожают детей, иногда кто-то умирает или погибает, но все это события мелкие, словно крошечные красные муравьи. А настоящая жизнь проходит мимо, она где-то за холмами, что отгораживают Нисталь от большого мира.

– Ты поэтому так на предсвадебных гуляниях чудил? – спросил однажды Раэн, и Фарис кивнул, сам устыдившись прошлых забав.

– Ну да, – нехотя ответил он. – Тоска берет, если каждый день такой же, как все остальные дни. Я весь год этой поры ждал, чтобы повеселиться. А сейчас думаю, что порой лишнего творил. Нам-то с парнями весело было, когда мы арбу в овраг спихнули, а ир-Кицханам не очень. Она ведь до сих пор там лежит. Оказалось, проще новую сладить, чем ту вытащить.

– А разве это не по обычаю? – приподнял целитель брови. – Мне Камаль рассказывал, что у вас так положено.

– По обычаю, – сумрачно отозвался Фарис. – Но обычай тоже по-разному исполнять можно…

Они оба понимали, о чем на самом деле это сказано. Раэн молча кивнул, и Фарис вздохнул свободно: ни вспоминать, ни вслух говорить о том, как стал ашара, ему не хотелось. Впрочем, избавившись от яда вины, разъедавшего душу изнутри, он стал гораздо спокойнее. Иногда ему даже казалось, что весь огромный мир сжался до границ маленького дома и сада, окруженного колючей полосой терновника, а за этими границами ничего нет. Даже время потекло как-то особенно, и, когда морозным утром предзимья темно-серая встрепанная птица спикировала на руку чародея, Фарис удивился, сообразив, что прошло всего-то недели три с новолуния. Того самого новолуния у Девичьего родника.

Прямо во дворе жадно пробежав глазами письмо, Раэн сначала помрачнел, затем просветлел и, в конце концов, погрузился в глубокую задумчивость, так что умирающий от нетерпения Фарис не смел даже спросить, какую весть принесла волшебная посланница. Наконец, чародей повернулся к нему:

– Фар, представь хорошенько, во что был одет Малик. Все до последней пряжки, до мельчайшей застежки. Сможешь?

Ир-Джейхан, подозревая, что в случае неудачи снова придется пить омерзительное снадобье, решительно кивнул, тем более что задача выглядела несложной. В долине редко у какого парня было много праздничной одежды, разве что Камаль всегда ходил разряженным, будто фазан.

– А теперь вспомни, была ли у него безделушка с изображением луны? Или в виде лунного серпа? Давай, Фар, постарайся!

Некая смутная тень воспоминания плясала на самом краешке сознания Фариса, дразня и ускользая. Прищурившись, он восстановил, как мог, в памяти одежду и снаряжение друга, но не припомнил ничего подходящего и качнул головой. Ожидавший ответа Раэн разочарованно вздохнул и, спрыгнув с перил крыльца, где сидел все это время, открыл входную дверь. Что-то в его облике зацепило внимание Фариса, беспомощно провожавшего целителя взглядом. Сапоги. Щегольские сапоги с ремешком, затянутым пряжкой в виде розы.

– Раэн… – позвал он шепотом, испугавшись упустить мелькнувшую мысль. Целитель, словно ожидавший этого, круто развернулся. Поймав расплывчатую тень воспоминания, ненадолго обретшую плоть, Фарис торопливо сказал: – На обратном пути Малик потерял пряжку с сапога! Мы еще шутили, мол, он так торопится к невесте, что готов босиком бежать. А он достал новую, как раз полумесяцем, и приладил. Раньше у него таких вроде не было…

– Не знаешь, откуда он ее взял? – быстро спросил чародей.

Фарис опять покачал головой.

– Жениху часто дарят всякие безделушки на счастье. Это хорошая примета – подарить что-нибудь новобрачным. А они уже сами выбирают, что им носить. У Малика целая куча таких была. Кольца, цепочки, подвески на пояс…

– И пряжки? – поинтересовался Раэн, хищно сузив глаза.

Фарис пожал плечами.

– Вроде бы нет. Он тогда долго копался, чтобы найти подходящую… А больше ничего не помню.

– Ну, это уже что-то, – проговорил целитель, снова принимая озабоченный вид. – Пойду-ка я прогуляюсь…

Не утруждая себя открыванием низенькой калитки, имеющей весьма тугой засов, он попросту перемахнул через нее одним стремительным движением и ринулся куда-то по улице. Посмотрев ему вслед, Фарис поднял деревянную саблю, которую выронил, увидев колдовскую птицу, но понял, что заниматься больше не сможет. Просто терпения не хватит. А значит, надо вернуться в дом и подкинуть в очаг дров, чтобы Раэн, когда вернется, смог согреться и высушить одежду. Лепешки разогреть, пожалуй… И умудриться не сойти с ума от желания узнать, что же все-таки принесла птица, летавшая в храмовый город Аккам.

* * *

Поселение пришлось прошагать до конца, а потом еще обойти его по краю, свернуть обратно, накрывшись мороком, и только тогда выйти к небольшому дому на окраине. Слишком поздно Раэн сообразил, что не стоит ломиться в дом Камаля на глазах у его соседей. Хоть мальчишка и живет на отшибе, но это же Нисталь, здесь из-за каждого плетня блестят любопытные глаза и торчат длинные уши. А если ир-Фейси с того дня ни разу не показался у него дома, значит, у паренька на то есть веские причины.

Дом у Камаля оказался ладный, хоть и маленький. Чисто выбеленные стены, крепкий забор и даже родовая тамга на воротах. Все-таки семья не совсем отреклась от непутевого отпрыска, и кованный из меди знак напоминал каждому, кто захотел бы всерьез обидеть Камаля, что за него есть кому заступиться. Предосторожность при таких занятиях вовсе не лишняя.