миру», — взволнованно продекламировал Микола гоголевские слова и, положив руку на плечо Маташа, спросил:

— Здорово, а?!

— Очень, — согласился Мазаев.

— А вот здесь, — указал Микола на улицу, круто спускавшуюся к Днепру, — когда-то тоже протекала река. Летописцы рассказывают, что в ней во времена княжения Владимира Святославовича проходило крещение Руси. Отсюда и название улицы — Крещатик, по-украински Хрещатык, а горы — Владимирская. Понял?

— Читал об этом. Но тогда это было как-то далеко, отвлеченно, а сейчас, понимаешь ли, все воспринимается совсем по-другому, — сказал Маташ.

— Наш древний город — как мудрая книга, — продолжал Коваленко. — Каждый камень здесь — это история. Если хочешь, мы с тобой прочтем эту мудрую книгу. Будем ходить по музеям, улицам и каждый раз открывать страничку истории.

Маташ знал, что Коваленко пришел в артиллерийскую школу с третьего курса исторического факультета Киевского университета. Широта его познаний еще раньше, до похода на Владимирскую горку, удивляла Мазаева. Ему подумалось, что Микола происходит из какой-нибудь профессорской семьи, что его детство и юность прошли в тиши дедовской библиотеки. Нет, все оказалось не так, как думал Маташ. Микола вырос в рабочей семье, сам в пятнадцать лет пошел на завод, закончил рабфак, поступил в университет, а теперь вот добровольно перешел в военную школу.

«Ну и везет же мне в жизни на хороших людей! — думал Маташ, когда они с Миколой возвращались в казарму. — В детстве — Блохин, Арсанов, Казалиев, потом — Мухтар Султанбеков, Мустафа Каиров и десятки других друзей, которых встретил в Бауманском училище. И в военной школе, оказывается, таких ребят не меньше».

В самом деле, в батарее, где был Маташ, подобрались грамотные, весьма образованные по тому времени курсанты. Большинство из них пришли сюда из институтов и университетов, со старших курсов техникумов и рабфаков. Ребята, которые привыкли брать знания с боем, а потом щедро делиться ими с теми, кто их окружает. И как-то так получилось, что через год-полтора все они незаметно сравнялись в знаниях: те, что знали меньше, вобрали в себя все, чем богаты и щедры были их друзья, подтянулись к ним, хотя и те, разумеется, не стояли на месте.

Курсанты делились между собой не только тем, что хорошо знали и умели. Тут, в батарее, все было на виду, все делалось сообща. Обнажались недостатки, изъяны в поведении, во взаимоотношениях, привычках. Здесь не стеснялись сказать друг другу правду в глаза, прямо, открыто, но делали это необидно. Сложившийся крепкий партийный коллектив стал для каждого из них своеобразным оселком, на котором шлифовались характеры будущих командиров. Именно в этом коллективе Маташ понял, что он еще далек от того совершенства, к которому так стремился.

Товарищи уважали его за откровенность и прямоту. Бывали, правда, и случаи, когда свойственная ему горячность обнаруживала себя чрезмерно бурно. Но он, поймав себя на случайной несправедливости, переживал, находил в себе силу признать свою ошибку, искренне извиниться перед тем, в ком ошибся.

Как-то курсант Веселов пожаловался командиру, что не может заступить в наряд: у него внезапно заболел живот. Командир вместо Веселова послал в наряд другого курсанта. Мазаеву почему-то казалось, что Веселов схитрил, и он стал упрекать его в нечестности. А через несколько часов Маташ узнал, что в госпитале Веселову сделали срочную операцию от аппендицита.

«Вот те и на! — удивился Мазаев. — А я-то налетел на него, как ястреб. Теперь совестно ребятам в глаза смотреть».

Так после каждой «осечки» Маташ, обдумывая случившееся наедине со своей совестью, упрекал и корил самого себя. Корил и с каждым месяцем становился сдержаннее, строже к себе, взыскательнее к каждому своему слову и поступку. Без этого, считал он, командиру не обойтись.

Еще тогда, когда мальчуганом, взбираясь на гору со старшими братьями по самым крутым тропинкам, ни в чем не хотел уступать им, когда, еще плохо зная русский язык, читал книгу за книгой, Маташ выработал в себе настойчивость: решил — добился, наметил — достиг. Но иногда в его поведении терялась грань между настойчивостью и упрямством.

Соревнуясь друг с другом, курсанты учились в считанные секунды наводить орудие на цель. Мазаев добился виртуозности в работе механизмами наводки, но преподаватель огневой службы снижал ему оценки. Маташ возмущался про себя и, тая обиду, продолжал наращивать быстроту в работе. Скорость увеличивалась, а оценки снижались. Мазаев однажды вышел из себя, вспылил, быстро-быстро навел орудие и с досады толкнул плечом казенник. Преподаватель подошел, посмотрел в прицел, потрогал рукоятку подъемного механизма.

— Наконец-то догадался выбрать мертвый ход, — сказал он и поставил против фамилии Мазаева самую высокую оценку. — Ошибка-то пустяковая. Рядовому наводчику я бы подсказал. Но вы же, товарищ Мазаев, без пяти минут командир взвода. Поняли?

Да, Маташ Мазаев понял не только это, но и другое… Впрочем, на этот раз не так отчетливо, как на зачетных стрельбах. Наскоро подготовив расчетные данные, курсант принял решение открыть огонь по указанному квадрату.

— Я бы на вашем месте еще раз уточнил, — мягко и как бы между прочим сказал преподаватель.

Курсант торопился. Секундомер отсчитывал время, и Мазаев, не проверяя и не уточняя, подал команду на открытие огня. И, конечно, снаряды не накрыли цели.

После этого на каждой тетради Мазаев вывел: «Не путай настойчивость с упрямством». Срывы, конечно, были и после этого, но к окончанию училища их не стало. Как не стало и многих других черточек, вовсе ненужных командиру.

Весной 1933 года, успешно закончив артиллерийскую школу, он получил назначение в механизированную бригаду взвода артиллерийской разведки. Бригада находилась в Киеве, добраться до нее можно было на трамвае, но Мазаеву, как и другим выпускникам, предоставили первый месячный отпуск. Маташ приехал в Чечню, встретился с родными, друзьями.

Многое изменилось в станице с тех пор, как он уехал в Москву. Организовался крупнейший в республике колхоз имени В. И. Ленина, его председателем стал дядя Маташа — Нага Асуев, коммунист с 1920 года. Намного выросла комсомольская организация. Многие ребята из станицы ушли работать на нефтепромыслы, которые заметно расширились.

Месячный отпуск пролетел, как один день. Но Маташ не жалел об этом — его ждала интересная работа в артиллерийском полку.

Два года командовал взводом артиллерийской разведки. Отличился на больших киевских маневрах в 1935 году. Командующий войсками округа лично вручил ему подарок — кировские часы. В том же году лейтенанта Маташа Мазаева назначили командиром бронеразведроты 26-й танковой бригады, которая стояла тогда в городе Староконстантинове.

В этой роте я и познакомился со старшим лейтенантом Маташем Мазаевым в сентябре 1939 года. К тому времени он был уже вполне зрелым, сформировавшимся и опытным командиром. Рота, которой он командовал три года (один год Мазаев