— Но это, наверное, неудобно, — вяло возразила Ольга, а в уме уже быстренько подсчитала: «Это же четыреста рублей в день, даже если я позанимаюсь с ними три дня, получится чуть не половина моей зарплаты!»

— Почему неудобно? Вполне удобно. Многие, кстати, и в течение учебного года занимаются с группами отстающих. Но это уже отдельный разговор.

— А если они не напишут?

— Что не напишут?

— Контрольную итоговую. Если снова двойки получат?

— Знаете, Ольга Ивановна, давайте откровенно. То, что у вас есть неуспевающие, я в отчёте для округа не указываю. Если я это укажу, жди после каникул приезда методиста. Вам хочется, чтобы у вас на уроках методист сидел? Вот и мне не хочется, вас жалко. И нервы потреплет основательно и огрехи какие-нибудь обязательно отыщет. Поэтому очень важно и для вас лично, и для школы, чтобы эти дети к началу второй четверти двойки свои исправили и перестали быть неуспевающими. Вы меня понимаете?

— Да, Анна Абрамовна, я вас понимаю. Но вы с родителями поговорите?

— Обязательно. Я скажу, чтобы дети приходили в понедельник к десяти. Подходит?

— Да, конечно.

Ольга вернулась к себе в кабинет, находясь в некоторой задумчивости. Зарплата за сентябрь, которую она получила сразу после Дня учителя, её, мягко говоря, не вдохновила. Несмотря на то что уроков в неделю у неё было много, около тридцати, по пять-шесть в день, сумма в ведомости на зарплату получилась смешная. А так как пенсия у мамы была ещё смешнее, денег, по сути, им хватало только-только квартиру оплатить, да на еду. Еду мама закупала на мелкооптовых рынках, выискивая, что подешевле. Но в последнее время у неё стали и в этом появляться странности. Она, например, могла купить что-нибудь дорогое и абсолютно ненужное, заявляя потом: «Ну, Оля, мне захотелось!» Благодаря такой её последней покупке Ольга уже три дня ходила без копейки, благо, до работы можно было дойти пешком.

Те сто долларов, которые ей подарили на День учителя, позволили купить кое-что из вещей, но они давно кончились. Ольга думала, что зарплата будет сегодня, в пятницу, но завхоз сказала, что поедет за деньгами в понедельник.

— Этой старой корове сегодня просто лень за деньгами тащиться, — зло буркнула Марина Михайловна в ответ на Ольгин вопрос о деньгах. Кабинет географии был рядом, и Ольга иногда заглядывала туда поболтать. Хотя сама Марина Михайловна симпатии ей не внушала, порою хотелось спрятаться от надоевших детей и поговорить с кем-нибудь взрослым.

— Привезёт она их, видите ли, поздно, многие уже домой уйдут, раздать все не сможет, а оставшиеся хранить негде. Врёт всё! Другие завхозы очередь с восьми утра занимают, а сейчас раздают уже. Ей, конечно, деньги не нужны, нахапала! А тут каждую копейку считаешь, каждый день учтён… — на маленьком личике проступили злость и усталость. — От такой жизни впору удавиться!

Удавиться Ольге пока не хотелось, но мысль о деньгах продолжала назойливо вертеться в голове. Теперь, после разговора с Анной Абрамовной, на Ольгиных финансовых горизонтах обозначился явный просвет, и настроение её улучшилось.

«За каникулы я подработаю, — несколько возбуждённо думала она, — а там Анечка что-то говорила про дополнительные занятия. Это же, если каждый месяц по столько подрабатывать…»

В этот момент в класс зашел Вовка.

— Ольга Ивановна, спасай! — увидав, что в классе никого нет, Володька по-шутовски преклонил колено перед Ольгой и, словно в мольбе, протянул к ней руки.

— Ну что вы, сударь, встаньте, — Ольга моментально подхватила игру, — Вы не ошибаетесь? В силах ли хрупкая женщина спасти могучего, отважного мужчину?!

— В твоих руках счастье, судьба, а может, и сама жизнь трёх очень симпатичных людей! — Володька всё же поднялся с колен (а вдруг кто войдёт?), но продолжал молитвенно простирать к ней руки.

— Сразу трёх?

— Сразу трёх!

— И?

— Скажи «да», и ты будешь для меня всегда образцом мудрости и милосердия!

— Что — да?

— Просто «да», и никаких больше вопросов!

— Не могу же я согласиться, не зная, на что. Мало ли что ты от меня потребуешь?! С вами, мужчинами, ухо востро держать нужно!

— Оля! — В Володькином голосе появились устало-осуждающие нотки то ли отца, то ли старшего брата, общающегося с глупой девчонкой. — Неужели ты могла заподозрить меня в чём-то неприличном, меня, который встретил тебя здесь, который тебя холил и лелеял…

— Ой-ой-ой! Какие мы хорошие!

— Ну, Оленька! — В его взгляде было столько мольбы и собачей преданности, что устоять было невозможно.

— Ладно, доверяюсь вашей чести, сударь!

— Что — ладно?

— Да! Да! Не морочь мне голову, говори, что нужно, раз пообещала, то сделаю.

— Отлично, завтра встречаемся в половину второго. Одежда — парадная, идём на день рождения.

— К кому?

— Завтра и узнаешь.

— Володь, прекрати, я же сказала «да», значит, пойду всё равно, но я должна знать к кому.

— Оля, завтра Олегу исполняется двадцать пять, мы идём к нему, — Володька посмотрел на Ольгу с некоторой неуверенностью: согласиться-то она согласилась, но женщина есть женщина, заявит сейчас, что никуда не пойдёт, и поди, попробуй её уломать снова.

Ольга с полминуты молчала.

— А почему он сам не приглашает?

— Слушай, Оль, я не знаю, что там у вас и как, но если Олежка тебя чем обидел, то это не по злому умыслу, а по бестолковости своей. Могу только сказать, что он хочет видеть тебя и только тебя. И помни — ты обещала!

— Хорошо, — ответила Ольга после небольшой паузы.

Придя после ужина в номер, Вика плюхнулась на кровать. Из-под полуопущенных век она наблюдала за сидящей в кресле задумчивой Ольгой. «Сказать или не сказать, — вертелось у неё в голове. — Нет, надо сказать, всё равно узнает».

— Слушай, Лёль, а я сегодня утром, на пляже, пока ты дрыхла, Олега твоего встретила. Он сказал, что вечером нас опять в баре ждать будет.

Ольга молчала.

— Там же, где и вчера.

Ольга молчала.

— Ждёт уже, наверное. Алё! Ты глухая?!

— Нет, я не глухая, можешь не орать. Ну пошли, раз ждёт, а то ещё решит, что я от него прячусь, — Ольга встала с кресла, повернулась перед зеркалом и, разглаживая складки сарафана, провела ладошками по бокам от пояса вниз. Сарафан плотно охватывал её тело, подчёркивал упругую грудь, тонкую, ничем не стянутую талию, красивые бёдра. — Я ничего?

— Ничего, ничего, — буркнула Викуля, завистливо поглядывая на Ольгину фигуру и мысленно костеря себя последними словами. «Дура я, дура! — думала она, пока они шли к бару. — На фига я ей сказала? Пришла бы одна, он бы и не спросил ничего, сам же говорил, чтобы я одна приходила».