Лиги Наций, но быстро охладел к этой организации ввиду скудности ее видения. Он чувствовал себя, как великан среди пигмеев, и осознавал, как уменьшается его влияние и страдает репутация. В эссе «Покойный мистер Уэллс» критик Генри Луис Менкен писал: «У него синдром мессии. А как только человек начинает представлять себя пророком, его карьера серьезного художника подходит к концу»70.

Война изменила многое. Оруэлл вспоминал, что в 1918-м «среди молодежи появился странный культ ненависти “старых мужчин”. Господство “старых мужчин” считалось причиной появления всех бед человечества»71. Уэллсу было тогда пятьдесят два, и он попадал в категорию «старых мужчин». «Моя популярность закончилась, – жаловался Уэллс Арнольду Беннету. – Я уже вчерашний день»72.

Тем не менее он всегда был уверен в том, что сможет начать все заново, и решил прогнать послевоенную тоску написанием ни много ни мало истории всего человечества. «История мировой цивилизации» вышла в 1920 году. То, чего в этом эпическом произведении не хватало с точки зрения исторической точности, компенсировалось энергичным тоном повествования, которым писатель вел читателя, как выразился Черчилль, «от небулы до Третьего Интернационала»73. Уэллс считал, что в ходе истории есть определенный ритм. Нации поднимала креативная энергия касты Самураев, в период правления бюрократии наступал период стагнации, после чего приходили вандалы. Писатель предполагал, что современный ему мир находится во второй стадии развития и ему требуется новое поколение Самураев, чтобы активизировать все внутренние процессы.

В США и Англии было продано два миллиона экземпляров этой книги. Пополнив свой банковский счет и прокачав свое эго, Уэллс был готов к новым свершениям и принял приглашение Максима Горького[25] посетить СССР. Во время визита в Москву Уэллс говорил с Лениным. Он был поражен тем, что вождь пролетариата оказался «на удивление маленьким человеком», обладавшим «очень свежим» для марксиста чувством прагматизма74. Симпатия оказалась не взаимной. Троцкий вспоминал, что Ленин фыркнул и заметил: «Какой ограниченный мелкий буржуа! Какой же он мещанин!»75

Даже успех «Истории мировой цивилизации» не избавил Уэллса от ощущения того, что он попусту теряет время и силы. Он решил податься в политику, стал членом лейбористской партии и два раза безуспешно пытался добиться избрания членом парламента. Его личная жизнь тоже была не в лучшем состоянии. Он никак не мог выбрать между своей многострадальной женой Джейн и любовницей Ребеккой Вест, которая после многих лет не выдержала и в 1923 году бросила Уэллса. Во время поездки в Женеву он познакомился с писательницей Одеттой Койн и поехал отдыхать с ней на французскую Ривьеру, хотя в это время его жена Джейн умирала от рака. Таким образом Уэллс пытался победить своего главного врага – тоску.

Впрочем, тоску начали испытывать и его читатели. В романе «Люди как боги» Уэллс писал о последней реинкарнации героической элиты под названием Открытый заговор. В этом романе беспокойный и измотанный работой журналист попадает в параллельное идеальное общество, в котором государство исчезло. Он возвращается на Землю 1920-х полный решимости «не останавливаться и не покладая рук добиваться того, чтобы старая Земля превратилась в один город, в котором появится утопия»76. В романе «Сон» живущий в 4000 году ученый во сне видит всю жизнь простого человека из «страшного мира»77 XX века. Уэллс остался верен своей склонности объяснять собственные сны (что является делом довольно рискованным), но читатели предпочитали его кошмары.

В романе «Дорога на Уиган-Пирс» Оруэлл выступает с критикой «Сна» и «Люди как боги». Оруэлл считал, что удобные и герметичные утопии Уэллса, в которых отсутствуют боль и опасность, убьют многие человеческие качества, которые ценил сам Уэллс. Писатель считал, что то, что именно будут делать машины – освобождать или порабощать, помогать или уничтожать, – зависит от руководства. Точно так же, как и Форстер, Оруэлл придерживался мнения, что Уэллс не считал, что машина сама по себе может представлять какую-либо проблему: «огромный блестящий механизм, несущий нас неизвестно куда, вероятно, к подбитому войлоком миру Уэллса и мозгу в бутылке»78. В той же главе Оруэлл хвалил «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, являвшийся «запоминающимся выпадом против ожиревшего перфекционизма. Со скидкой на карикатурное преувеличение роман, вполне возможно, выражает то, что большинство людей думает по поводу механизированной цивилизации»79.

У Уэллса были сложные отношения с семьей Хаксли. Томас изменил его жизнь, внук Томаса Джулиан помогал ему написать учебник по биологии «Наука жизни» (1929), и вот теперь брат Джулиана Олдос смеялся над его утопиями. Спустя несколько десятилетий Олдос Хаксли говорил The Paris Review, что его роман «вырос из пародии на “Люди как боги” Герберта Уэллса, постепенно вышел из-под контроля и превратился во что-то совершенно иное, чем то, что я изначально планировал»80.

Романы «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» и «О дивный новый мир» – довольно странные литературные близнецы. Большое количество читателей знакомятся с романами приблизительно в одном возрасте. Зачастую их читают с небольшим промежутком друг от друга, так как они считаются классическими утопическими романами, и поэтому их считают «соперниками». Можно даже подумать, что авторов романов попросили сделать прогноз будущего, а теперь читатели должны решить, какое из этих предсказаний более правильное. Удовольствие или наказание? Секс или смерть? Глоток сомы или удар сапогом в лицо? Так кто же из авторов создал картину, более соответствующую действительности?

Хаксли пытался задним числом перепозиционировать «О дивный новый мир» в качестве серьезного предсказания и писал Оруэллу: «Мне кажется, что ужасам “Тысяча девятьсот восемьдесят четвертого” суждено превратиться в кошмар мира, больше напоминающего тот, который я представлял себе в романе “О дивный новый мир”»81. Его роман был написан в стиле сатиры Свифта. Работая над романом во Франции летом 1931 года, он писал в письме: «Я пишу роман о будущем, об ужасах уэллсианской утопии и восстании против нее. Очень сложно. Моего воображения с трудом хватает для этого предмета»82. Действительно, в романе «О дивный новый мир» достаточно идей Уэллса, которые Хаксли сделал мрачными или над которыми посмеялся. Он и до этого высмеивал Уэллса в романах «Желтый хром» и «Контрапункт», в личных беседах отзывался о нем как о «довольно отвратительном и вульгарном человечке»83 и написал несколько эссе, в которых сетовал на технологический прогресс. «Люди больше не развлекают себя творчески, а сидят и пассивно развлекаются механическими устройствами»84, – жаловался Хаксли в «Черве Спинозы». Эпиграфом к роману стали слова философа Николая Бердяева: «Но утопии оказались гораздо более осуществимыми, чем казалось раньше. И теперь стоит другой мучительный вопрос, как избежать окончательного их осуществления»