Через некоторое время, девушка с удивлением обнаружила, что прислушивается к каждому редкому звуку в затихшем доме. Поймав себя на этой мысли, Эмильенна поняла, что невольно ожидает визита Ламерти. Каждую секунду была готова она услышать звук приближающихся шагов, скрип отворяемой двери. Самым странным было то, что Эмили не могла понять, боится ли она прихода Армана или напротив ждет его. Скорее всего, в ней боролись оба чувства. С одной стороны, визит посреди ночи в спальню мужчины, который испытывает к ней отнюдь не братские чувства, следует считать более чем предосудительным и даже довольно опасным. Но в то же время, Жюстина поведала девушке, что хозяин просиживал у постели молодой госпожи ночи напролет, а, исходя из этого, его приход можно было бы рассматривать как проявление заботы.

Еще Эмильенну слегка беспокоило, что она повела себя не слишком вежливо, вместо благодарности за спасение, накинувшись на него со своими издевками. Девушка видела, что Арман ушел раздосадованным и обиженным. Нельзя сказать, чтобы она испытывала сильную вину за свое поведение, поскольку никто иной, как Ламерти, явился причиной ее падения, пусть и косвенной. Однако все же он ее спас и заботился о ней, а потому стоило проявить больше такта и благодарности. Ну и, кроме всего прочего, Эмильенне было просто скучно. Спать не хотелось, так как она провела во сне почти полдня, читать было все еще тяжело, Жюстина ушла, хотя и сидя у постели, служанка была молчалива, и обращалась к девушке только в случае необходимости. Сама же Эмильенна не решалась заговорить со своей сиделкой, ибо почтенная домоправительница все еще внушала ей легкий трепет, несмотря на почти материнскую заботу.

Девушка ощущала острую потребность в собеседнике. Каким бы ни был Ламерти, сколь бы злы и циничны ни были порой его речи, но беседы с ним стали привычными и почти необходимыми для Эмили. Уж что-что, а скучать в его обществе ей точно не доводилось. Тем более, что ей все же хотелось загладить утреннюю резкость и по-хорошему поблагодарить Армана за спасение.

Однако минул час, затем два и три, а Ламерти так и не пришел. В сонном доме смолкли все звуки и лишь шорохи ночного сада были слышны из окна, которое по-прежнему было открытым. Оттуда тянуло ночной прохладой, становилось зябко, но встать и закрыть ставни у девушки не было сил. Эмильенна закуталась потеплее в одеяло, мысленно обругала себя за глупое ожидание, и, перестав прислушиваться к каждому скрипу половиц, через какое-то время заснула.

Когда Эмили вновь открыла глаза, был уже день. Солнце опять заливало комнату, тени ветвей садовых деревьев весело метались по стене, а с прикроватного столика доносились ароматы кофе и свежей выпечки. Уловив эти соблазнительные запахи, Эмильенна, впервые за время болезни, поняла, что голодна.

Жюстины не было, но больная достаточно окрепла, чтобы позавтракать без ее помощи. И хотя в итоге ослабевшая Эмили не смогла осилить и половины содержимого подноса, но все-таки подкрепила свои силы. В течение дня она читала, поскольку держать книгу было легче, чем накануне. Ближе к вечеру девушка заснула. Проснувшись, она обнаружила, что солнце клонится к западу, окрашивая стены в нежно-розоватые тона.

Эмильенна облокотилась на подушки, приподнявшись на локте, чтобы иметь возможность любоваться закатом. В этот момент хлопнула входная дверь, пропуская вместо ожидаемой Жюстины самого хозяина дома.

– Я смотрю вам лучше? – Арман слегка улыбнулся, и в голосе его слышалось удовлетворение, словно улучшение состояния девушки являлось его личной заслугой. Хотя, отчасти, так оно и было.

– Да, благодарю вас, – Эмильенна твердо решила быть милой, поскольку желала помириться с Ламерти, дабы избежать угрызений совести и опасений, что может вызвать очередной припадок гнева у этого неуравновешенного и недоброго человека.

– Наконец-то я дождался благодарности! – с нескрываемым сарказмом произнес Арман. – Мне нравится когда ты осознаешь, чем ты мне обязана, милая.

Эмили покоробило от этого фривольного обращения из уст Ламерти. В последнее время он как-то незаметно стал все чаще обращаться к ней на «вы» и реже употреблял различные наименования, более уместные в общении с девицами низшего сословия. Раз он снова заговорил с ней в подобном тоне, значит все еще сильно злится, решила девушка.

– Простите, если обидела вас, – поступившись гордостью, Эмильенна решила изображать кротость. Все-таки не стоит дразнить драконов, пока ты в их власти.

– Обидеть меня сложнее, чем может показаться. Вот разозлить – это легко! Впрочем, кому я это говорю? – он усмехнулся. – Вы, кажется, не раз имели глупость это сделать и насладиться последствиями своей опрометчивости.

Девушка молчала. Да и что тут сказать? Пусть говорит, что хочет – если она не будет возражать, то хоть меньше шансов вызвать его гнев. Она ждала, что он еще долго будет, истекая ядом, распекать ее за неблагодарность и прочие грехи, но вместо этого, Ламерти неожиданно переменил тему.

– Раз вам лучше, то полагаю, хватит уже валяться в кровати. Жюстина принесет вам платье и поможет одеться, – говоря это Арман не смотрел прямо на девушку, но краем глаза следил за ее реакцией.

Эмильенна удивленно воззрилась на него. Конечно, ей лучше, чем накануне, но все же она не ждала, что ее заставят подниматься с постели и выполнять очередные прихоти хозяина поместья. Девушка не была уверена, что у нее хватит сил подняться на ноги. Впрочем, жаловаться и стенать она не собиралась. Если надо встать – встанет. Она всего лишь его игрушка и пленница, как бы ни хотелось об этом забыть хоть ненадолго.

– Как вам будет угодно, мсье де Ламерти, – спокойно и холодно ответила Эмили. – Надеюсь, что вы позволите мне одеться в обществе Жюстины и оставите меня до новых распоряжений.

– Да, конечно, – голос Армана был не менее холоден. – Если ты думаешь, что я жажду одеть тебя лично, то заблуждаешься. Я, знаешь ли, предпочитаю обратный процесс, – увидев смущение девушки и ее зардевшиеся щеки, Ламерти удовлетворенно ухмыльнулся и вышел из комнаты.

Вскоре пришла Жюстина с одеждой. Эмильенна полагала, что служанка принесет голубое бальное платье, в которое она по милости Армана была одета последнюю неделю, но платье в руках экономки было совсем другим. Оно было скромнее, из серого шелка с бледно-розовыми вставками. Не то, чтоб оно очень понравилось Эмили, но казалось намного уместнее предыдущего. Выяснилось, что платье – плод Жюстининых трудов. Оно принадлежало прежде к гардеробу бывшей госпожи – надо полагать матери Армана, и было лично перешито верной служанкой.

Девушка с помощью экономки облачилась в новый наряд. Впрочем, назвать его новым можно было весьма условно. Однако при отсутствии выбора, платье вполне устраивало Эмильенну, несмотря на то, что она не питала нежных чувств ни к вещам с чужого плеча вообще, ни к покойной матушке своего мучителя в частности.

Когда Эмили была одета, она с помощью Жюстины дошла до зеркала, чтобы оценить результат. Идти было тяжело, даже опираясь на сильное плечо служанки, отнюдь не отличавшейся хрупкостью сложения. Отражение свое девушка нашла вполне сносным и бросив на него недолгий одобрительный взгляд, поторопилась опуститься в кресло, ибо лежать одетой в кровати казалось не очень хорошей идеей. Не успела она присесть, как дверь распахнулась, и снова вошел Арман. Он оглядел Эмильенну одобрительным взглядом, а затем, не говоря ни слова, приблизился и подхватил ее на руки.