Ее щека дернулась.

— Мы подготовили некоторые из наших приспособлений для исследования и производства, чтобы они были доступны для проверки, — сказал Протс. На какое-то мгновение я подумал, что он говорит это мне. Но он обращался к инспекторам. Он встретил мой взгляд и сказал: — Приглашаем вас составить нам компанию. Вы убедитесь, что мы не монстры.

В этих словах было больше негодования, нежели самодовольства. Он так слепо верил в кейретсу, что не мог понять, почему кому-то может прийти в голову спрашивать, как они делают свое дело или распоряжаются жизнью своих граждан.

— Дерьмовый денек у меня был сегодня, — ответил я. — Пожалуй, с меня хватит. — Я пошел.

— Завтра, — сказал он. — Это будет завтра.

Я продолжал свой путь, наклонив голову, глядя, как земля под ногами лентой уходит назад, пока не отошел подальше от людей. Рифы поднимались впереди, я приближался к ним, вспоминая ощущения, охватившие меня, когда я шел сюда в костюме. Вхождение внутрь рифа, слияние с ним…

И я не боялся. Это удивило меня. Меня переполнило почти стремление. Как будто то, что я сделал, вовсе не грозило мне гибелью. Я помнил только то, что я испытал восторг, стал частью чего-то неописуемого и в то же время очень знакомого… как единение: глубочайшая, наиболее сокровенная форма общения между псионами; то, что было бы невозможно, если бы псионы принадлежали к человечеству. Но рифы как-то возродили мою пси-способность, заставили меня реагировать… вернули мне цельность. И вот я снова, как раньше, стоял перед рифом, но на этот раз на мне не было костюма — чуда техники, позволившего мне пройти сквозь стены. Я вытянул руки, надавив ими на мшистую, волокнистую растительность, устилавшую поверхность рифа, почувствовал, как мягок и податлив мох, а поверхность сопротивляется, слегка отталкивая. Я надавил сильнее, и руки мои вошли в глинистую землю. Я застыл в такой позе, окаменев, прислушиваясь…

— Ты действительно хочешь снова войти в риф? — раздался голос позади меня.

Я удивленно повернулся.

Лус Воуно стоял позади меня, наклонив голову, переводя взгляд с моего лица на риф, на руки, погруженные в его поверхность до запястий.

Я с легким усилием оторвал руки от рифа и осознал, что окоченел от холода, стоя здесь, как загипнотизированный, в одной своей влажной, смердящей рубашке.

— Я думал, тебя уже нет здесь, — сказал я.

— У меня еще есть тут дела, — сказал Воуно.

Я взглянул на него и отвел взгляд.

— Гидраны называют их священными. — Он смотрел на крутой, затененный подъем подошвы рифа, его пальцы касались мешочка, висевшего у него на груди.

— Знаю, — сказал я.

— Они говорят, что испытывают экстаз, некое откровение при виде облачных китов. Это ментальное наследие…

— Я знаю.

— Знаешь? — Он слегка нахмурился, на его лице отразилось любопытство. — Я думал, что ты не можешь пользоваться своими пси-способностями.

Я вспомнил наш разговор с Сандом и Перримидом, который он слышал.

— Я не могу контролировать их. Но там, внутри рифа, я чувствовал что-то.

— Техник сказала, что это было кислородное голодание. Необычайный восторг от рифов. Это происходит, когда костюм выходит из строя. Ты знаешь, что твои губы были синими, когда ты вышел наружу?

— Я не галлюцинировал.

Он пожал плечами и промолчал. Я понял, что он не верит мне.

— Как часто ломаются костюмы? — спросил я.

— Не знаю. Это не моя сфера. Я наблюдатель. И все.

— Верно, — сказал я. — Ты только следуешь приказам. — Я собрался уходить.

— Эй! — окликнул он меня.

Я остановился, оглянулся на него. Но он просто пожал плечами, как будто ему нечего было мне сказать.

Я повернулся и пошел прочь от лагеря, пока не достиг берега реки, и остановился на камнях, наблюдая за течением. И вспомнил другой берег в другом мире, вспомнил, как испытал то же чувство необъяснимой потери, наблюдая, как река исчезает во времени и далеком пространстве.

Следующий день начался так, как должен был начаться предыдущий. На ночь нас загнали обратно в Ривертон, словно Тау боялся оставить нас в Отчизне без присмотра. Но с восходом солнца Воуно снова поджидал нас, чтобы доставить в лагерь. На этот раз Эзра остался в комнате, которую он делил с Киссиндрой, чтобы копаться в банках данных Тау. Это все упростило, по крайней мере для меня. Киссиндра не говорила много. Лишь задала Воуно несколько вопросов о местоположении рифа. Я не мог сказать, одолевали ли ее заботы о семье, о происшедшем недавно, то ли она просто очень устала. Я тоже был изнурен, но знание того, что ее семейные проблемы и проблемы Тау уже не являются моими, позволило мне чувствовать себя лучше, чем когда-либо с момента прибытия на Убежище.

Наша команда занималась освоением снаряжения, обучалась читать информацию, извлекаемую из рифов техниками Тау, вникала в различные варианты ее толкования. Мы делали только наружные прослушивания. Никто не вызвался нырять в рифы после того, что случилось со мной. Киссиндра согласилась, чтобы этим занимались рабочие Тау.

Когда мы приступили к обеду, флайер Воуно снова приземлился на берегу. Он не должен был появляться здесь до вечера. Все подняли на него глаза с удивлением и беспокойством. Потом, один за другим, все взгляды перешли на меня.

— Что такое? — спросил я, нахмурившись.

— Нет, ничего, — пробормотал Чанг, и все снова уставились на флайер.

На этот раз из транспорта вышел не Перримид и не Санд, а только Протс. На какое-то время мне показалось, что все на самом деле идет нормально.

Он остановился перед нами, застывшими с ложками в руках.

— Извините за вторжение, — кивнул он Киссиндре, но взгляд его скользнул по ней подобно мухе в полете. — Кот? — Он посмотрел на меня, и Чанг тяжело вздохнул.

— Что такое? — снова спросил я, пытаясь чтобы это прозвучало дружелюбно.

Протс кивнул на флайер за своей спиной:

— Вчера я говорил тебе, что Тау открывает одно из наших приспособлений для исследования инспекторам из ФТУ. Я подумал, что ты, вероятно, хочешь убедиться воочию, что наши наемные рабочие трудятся в совершенно безопасных условиях.

Я колебался, глядя на Киссиндру: радостной и осчастливленной она не выглядела. Я медленно поднялся.

— Да, мне это нужно, — пробормотал я. — Меня застали врасплох. Это в последний раз…

Она скорчила гримасу и кивнула. Затем уткнулась взглядом в землю, так что я не мог видеть выражение ее лица. Я обвел глазами других членов экспедиции: на их лицах были разные выражения. Понимания не было ни на одном.