Во второй раз Антонио не повелся на посулы padrone. Он сам заплатил за билет до Нью-Йорка, сам нашел работу (догадался обратиться в офис на Пенсильванском вокзале). Его познаний в английском хватило, чтобы объяснить: опыт по укладке железнодорожного полотна имеется. Антонио сразу же отправили на стройку. Теперь ему предстояло трудиться в Мэриленде, Делавэре, Вирджинии и других среднеатлантических штатах. Там он не гробился в нехоженых лесах, а ремонтировал уже имевшиеся железнодорожные пути.

Вторая вылазка в США была короче первой – в октябре Антонио поспешил домой праздновать рождение сына и наследника; история читателю уже известна. На этот раз Антонио успел завести в Штатах некоторые знакомства. В частности, близко сошелся с уроженцем региона Абруццо, вкрадчивым и опрятным Томазо Маглиери. Томазо был вдвое старше Антонио, чуть ли не в полтора раза ниже ростом и у́же в плечах – но, если бок о бок роешь землю, выдираешь старые рельсы и крепишь новые, такая чепуха, как года и габариты, в счет не идет. Важнее другое – общая родина и вдобавок тот факт, что Томазо тоже подыхал на австрийском фронте.

Неким майским днем (в одной бригаде они работали уже три месяца) Антонио и Томазо получили письма из дома. Антонио сообщали, что Ассунта беременна; ребенок ожидается в октябре. Томазо из своего письма узнал, что его жена, Кристина, благополучно разрешилась от бремени аккурат на Пасху. Родился мальчик, которого назвали Карменантонио.

– Может, у тебя дочка будет, – пошутил крайне довольный Томазо. – Тогда мой сын на ней женится.

– Нет уж, после двух девчонок парень должен родиться, – возразил Антонио. – А твоему сыну могу отдать в жены Маристеллу.

– Отлично! – рассмеялся Томазо. – Все парни любят женщин постарше. Давай сразу наших детей сговорим, чтоб потом не хлопотать, когда они вырастут.

В течение следующих двадцати лет Антонио и Томазо не виделись и не поддерживали никаких связей. Может, и не вспоминали друг о друге. Наверное, это была просто шутка – насчет сватовства. Такого мнения вся семья придерживается. А там… как знать. Во всяком случае, Карменантонио (Кармело) Маглиери хорошую шутку любил, даром что его и Стеллины представления о том, какая шутка хороша, а какая нет, не совпадали.

На третий раз Антонио возобновил контакты со своим фронтовым товарищем, Нико Карбоне. Тот обосновался в Нью-Йорке, на Мотт-стрит, квартал Маленькая Италия; делил лишенное окон подвальное помещение с восемью парнями. В строительную бригаду приняли и Антонио. Коек не хватало, парни спали по очереди и работали в разные смены на стройке. Манхэттен походил на огород в июне: вот только что торчали крохотные ростки – а теперь, гляди-ка, ботва сама себе тень создает. В работе недостатка не ощущалось, любого итальянца брали сразу. В течение следующих семи лет Антонио приложил руку к строительству банка, церкви, станции метро и великолепного каменного здания. Парни думали, что строят дворец; оказалось – университетскую столовую.

С наступлением холодов (ух, как сквозило, как заметало снегом улицы!) буйное строительство сворачивалось. Антонио коротал время в барах на Элизабет-стрит вместе с Нико. Ревущие двадцатые ревели для него лично; про семью он позабыл. До десяти лет Антонио вовсе не знал отца; в отрочестве не знал отцовской ласки – потому и не догадывался, что детей надо любить. Зарабатывал он неплохо, но ему и в голову не приходило отправить денег жене. Ассунта пускала в дело (солила или сушила) каждый овощ и фрукт, чтобы зимой дети не голодали; Антонио наедал ряху на бифштексах и самогоне, подаваемых в подпольных барах. То, что оставалось, он спускал на женщин.

Так было, пока весной 1928 года Антонио не случилось присутствовать на похоронах Рокко Скаветты, толстяка бакалейщика с Мотт-стрит. Рокко скончался в почтенном возрасте. Проводить его в последний путь явились все обитатели Маленькой Италии, включая и мафиози, с которыми покойный много лет вел неравную борьбу. Антонио Фортуна, сидя на предпоследней церковной скамье, видел ряды почтительно склоненных черноволосых голов и думал: «Как-то будут проходить мои похороны?» У синьора Скаветты семья была ого-го – семеро сыновей, две дочери, толпа внуков и правнуков. Все они плюс их друзья и соседи собрались на заупокойную мессу. Антонио наконец-то понял, для чего человеку дети.

А через несколько недель Антонио Фортуну сыскал земляк и родственник – Тони Кардамоне из Пьянополи, младший брат Ассунтиной золовки Виолетты. Поскольку Антонио, в силу разных обстоятельств, мало времени проводил в Иеволи, с Тони Кардамоне он раньше почти не пересекался.

Мужчины зависли в кафе на Мотт-стрит. Перед ними на мраморной столешнице дымился в чашках кофе, нарочно сваренный очень крепким – так маскировали запах нелегального анисового ликера, которым кофе был сдобрен. Тони поведал Антонио Фортуне, что в Нью-Йорке он проездом, а направляется в Хартфорд, где у него осталась жена. Он тоже работал на прокладке железных дорог; теперь завязал. Вроде бы Тони Кардамоне ничего не хотел от родственника, однако Антонио был начеку.

– Как надумаешь семью сюда перевозить, – будто невзначай обронил Тони, – имей в виду Хартфорт. Там люди в настоящих домах живут, а не ютятся на нарах, будто куры в курятнике.

Мужчины пожали друг другу руки. Тони спешил на поезд и поужинать с Антонио никак не мог. На прощание он произнес:

– Короче, Тоннон, давай, перебирайся в Хартфорд. Мы с женой поможем на первых порах.

С чего это он такой добрый, недоумевал Антонио. Должно быть, Ассунту жалеет – она ж для всех святая и одна столько лет, бедняжечка. Так Антонио подумал – и выкинул встречу из головы. Что будет, то будет.

Минул год. В августе 1929-го Антонио и Нико торчали в баре Нижнего Ист-Сайда. Оба оказались втянутыми в драку. Погиб человек. Неизвестно, было ли все подстроено заранее или просто парню не повезло, как не везло слишком многим в тогдашнем Нью-Йорке – особенно по ночам, особенно в барах. Зато известно, что убитого звали Джонни Мариано, что числился он среди головорезов Фрэнка Костелло и что под его ребром застрял нож Антонио Фортуны. Антонио скрылся с места преступления, бросив Нико, который лежал без сознания. Именно на Нико потом повесили всех собак. Антонио же двое суток сидел в платяном шкафу своей квартирной хозяйки, а потом проскользнул на корабль до Неаполя. Нико Карбоне приговорили к пятнадцати годам, а через два месяца нашли мертвым в тюремной камере. Читателю не возбраняется гадать, убийство это было или самоубийство. Я тут ничем не помогу – сведений не имею.

Антонио понимал: Нью-Йорк для него в ближайшее время под запретом. Торчанием в Иеволи он тяготился – это было как повторение давно навязшего в зубах пройденного. Хорошо, зиму он перекантуется с женой – а дальше? Тут-то Антонио и вспомнил о разговоре с Тони Кардамоне. К концу зимы 1930 года, сочтя, что в Америку уже можно, он узнал у Виолетты хартфордский адрес брата.

Последний ребенок Ассунты (тот, которого Антонио зачал, отсиживаясь в Иеволи из боязни ареста) родился в начале июля 1930 года. Принимали роды бабушка Мария – и Стелла.

Ассунта была в огороде – следила, как Стелла с Четтиной подвязывают фасоль. Тут-то воды у нее и отошли. Влага заструилась по бедрам, смочила иссохшую почву под коленками. В первое мгновение Ассунта подумала: здесь и останусь, рожу прямо на гряде, под палящим солнцем. Действительно: как ей на ноги подняться? Да никак. Недавно прозвонили церковные колокола; стало быть, полдень. А жара такая, что платок на Ассунтином лбу успел и промокнуть от пота, и высохнуть, взявшись соленой коркой. Солнце светило ей прямо на живот, на этот выпяченный шар. Дитя – оно словно каравай. Испеклось – пора на выход. В размышлениях минуло несколько минут. Затем Ассунта сделала над собой усилие – встала все-таки, мокрая под юбкой от околоплодной жидкости, и крикнула дочерям: