— Я принес деньги.

— Я тебе говорила, Птичка, — крикнула она. — Он принес.

— Это мило, — кисло отозвался парень. — По-настоящему мило.

— Так как мы договоримся?

Она снова зевнула и поежилась:

— Как будто ты ходишь по моей могиле. Договоримся? В этом-то и проблема. Договоримся! Это то же самое, что признать, будто кто-то мной распоряжается. Понимаешь?

— Не совсем. Это тысяча баксов. Я швыряю тебе не маленький кусочек, чтоб ты заткнулась.

Вошел Птичка, на мгновение заслонив собой свет в дверном проеме, и прислонился к стене на пороге комнаты. Он пригладил волосы.

— Это все равно сделка, парень. Ты платишь нам, а мы говорим: «Спасибо, сэр, ах, спасибо вам, сэр» — и отваливаем.

— Возможно, мы не совсем понимаем друг друга, — терпеливо произнес Майк. — Или, может, я просто глуп? Я плачу вам, чтобы вы что-то сделали. Чертовски хорошо плачу.

— И тебе наплевать, нравится нам здесь или нет. Тебе наплевать, хотим ли мы уехать, — проговорил Птичка жалобным тоном. — Люди всегда такие напористые.

— Разве вы не уедете раньше или позже?

— Конечно. Когда-нибудь.

— Тогда уезжайте сейчас и получите за это деньги.

— Это значит, мы делаем то, чего хочешь ты, а не то, чего мы хотим, — сказал Птичка.

— Именно за это я вам и плачу, — заорал Майк. — Чтобы вы сделали то, чего хочу я, а не то, что вам бы хотелось.

— Понимаешь? — вздохнул Птичка. — Это давление. Ты на нас давишь. А я этого не люблю. Не важно, куда мы потом поедем, нам придется свыкнуться с мыслью, что единственная причина, по которой мы там оказались, — это то, что ты нас выкинул отсюда.

— Неужели деньги ни черта не значат?

— Это славный кусок, — сказал Птичка.

— Неужели ты не хочешь его получить?

— Конечно хочу!

— Тогда какого черта ты ломаешься?

— Мы с ней все обговорили, — сказал Птичка. — Я не думал, что ты их принесешь. Я сказал: если принесет — ладно. Возьмем их. Вроде как в подарок. Потом, когда ты их нам отдашь, потом мы решим, ехать или нет. Может, уедем, а может — нет. В этом случае — нас никто не выталкивает.

— Я что, похож на придурка?

— Корешок, я не знаю, на кого ты похож. Ты думаешь, она мешает твоему приятелю. Ты хочешь, чтоб ее здесь не было. Ты никогда не думал просто попросить ее по-хорошему, без всяких денег и тому подобного: пожалуйста, уезжай.

— Честно говоря, нет. Но если это то, что вам надо…

— Теперь слишком поздно, корешок. Это надо было сделать с самого начала. А когда не получается, тогда предлагают деньги. Ты сам себя наказал, корешок, когда подумал, что нас можно купить. Так что у тебя теперь только один выход. Оставляй штуку, а мы подумаем.

— Скажу тебе одну вещь, — проговорила Джеранна. — Трой последнее время был занудой, но не вчера, нет. Вчера он был просто чокнутый. Вчера было просто прикольно. Я в газете прочла, что домой он не добрался.

— То есть теперь ты остаешься, даже если я отдам вам деньги?

— Кто-нибудь это сказал? — требовательно спросил Птичка.

— Этот чокнутый Трой хотел подраться с Птичкой. Он один раз прилично врезал Птичке, а Птичка треснул его — бах! — и, богом клянусь, он проехал футов восемь на спине, а потом встал и стал смеяться до слез. Мы вчера чудно время проводили!

— Я не собираюсь вступать ни в какие безумные соглашения по поводу денег. Мне нужно одно — чтобы вы исчезли.

— Как тебе угодно, кореш, — ответил Птичка.

Майк встал и произнес:

— Если я не дам вам денег, вы останетесь здесь дольше? — Он почувствовал себя окончательно запутавшимся.

— Вот как я в данный момент это вижу, корешок: когда мы оба одновременно будем готовы уехать — мы свалим, и я не знаю, когда это будет. Ты не очень хорошо все понимаешь. Въезжаешь медленно.

— У меня такое ощущение, что это все мне снится, — сказал Майк. Он встал, вытащил деньги из кармана и тупо на них посмотрел. Он вздохнул, открыл пакет, медленно отсчитал пять сотен, положил остальное в карман, оставив пять сотен на столе.

— Для чего это? — изумился Птичка.

— Это подарок, — ответил Майк язвительно. — Для двух милых людей. Мне нравятся ваши глаза. Мне нравятся ваши прически.

— И мы можем уехать или остаться? Как захотим? — усмехнулся Птичка.

— Да. Это… в знак неумирающей дружбы.

Птичка осклабился:

— Мужик, вот теперь лучше. Ты исправляешься.

— Приклейте мне золотую звезду на лоб, — ответил Майк устало. Когда он был в десяти футах от крыльца, Джеранна крикнула что-то, он не расслышал. А потом они оба стали смеяться. Майк покраснел. Когда он подошел к фургону, ему все еще слышался смех, слабый и отдаленный. Он со злобой включил двигатель.

«Надули, — подумал он. — Надули на пять сотен баксов. Я — дурак. Я просто не въезжаю. Я не понимаю племенных обычаев. Что это за чертов кодекс чести? И сколько оставил им вчера Трой? Это все равно что пытаться предложить бутерброд с сыром акуле, чтобы она перестала грызть твою ногу».

Он вернулся домой. Дебби Энн еще не было. Трой дремал. Так что Майк пошел, поплавал, заснул на берегу и проснулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как последний кровавый сегмент солнца соскальзывает в Залив.

В пятницу утром он уехал из дома в девять, когда Трой еще не встал, а Дебби Энн завтракала, и отправился повидаться с Мэри. Хотя пик туристического сезона прошел, дорога была забита машинами из Огайо, Индианы, Айовы, Мичигана. Машины были покрыты пылью после долгого путешествия, полки у задних стекол забиты коробками с бумажными салфетками, фруктами, морскими ракушками, масками из кокосового ореха, детскими игрушками, желтым коробками с кинопленкой.

Когда он подъехал ближе к Сарасоте, темп дорожного движения замедлился. Началась извилистая, опасная полоса коммерческих трущоб — киоски с соком, пивные, кафе для шоферов, потрепанные мотели, обшарпанные магазинчики со всякой всячиной, лавки рыболовных снастей, фабрики ракушек, газовые заправки, парки трейлеров, лавки с сувенирами — все объявляли о рискованности своего существования большими дешевыми яркими вывесками, убеждавшими прохожих: «СТОЙ — КУПИ — ПОЕШЬ — ЦЕНЫ СНИЖЕНЫ — РАСПРОДАЖА — ВЫГОДНО — СПЕЦИАЛЬНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ».

Дорога расширилась, когда он въехал в Сарасоту. Он нашел указатель поворота на исключительно сложной развилке, проскочил светофор и двинулся через яркий новый мост к Сент-Армандс-Ки, где коричневые длинноногие девушки прогуливались в коротких шортах и где находилось неисчислимое множество машин с откидным верхом. Он нашел дорогу на Лонгбоут-Ки и проехал мимо нескольких огромных живописных гостиниц вдоль берега Залива. Как раз в тот момент, когда он начал гадать, не проскочил ли он «Ленивую Гавань», он заметил высокую белую с голубым вывеску впереди, с фанерной чайкой, опиравшейся на нее кончиком крыла. Он поставил машину у длинного низкого розового здания, спросил миссис Джеймисон, и ему ответили, что она у бассейна. Он нашел ее в кресле в белом купальнике, который подчеркивал загар, ее длинные ноги были намазаны маслом для загара, на ней были большие черные солнечные очки в коралловой оправе, рядом лежали сигареты, и роман О’Хары пристроился у нее на животе.