Петелина вошла в почту, отправила полученный файл на печать. Валеев выдернул листы из принтера, просмотрел их, комментируя:

— Юрий Синицын. Где пойман, за что, когда и с кем. Отлично, теперь моя работа, — оживился оперативник, доставая телефон, и объяснил: — Синий уже полгода как на свободе, такие люди на покой не уходят, попробую узнать, где он и как.

Марат уселся на диван рядом с чайным столиком и стал названивать знакомым оперативникам. В душе Елены снова воспалилась заноза ревности, которую она пыталась спрятать под груз служебных забот. Раньше Марат не преминул бы согреть кофе и съесть все, что у нее накопилось. Сейчас сытый мужчина был равнодушен к свежим пряникам и сушкам.

Елена крутанула карандаш на столе и неожиданно озвучила вслух свои мысли:

— Вижу, хорошо тебя Рената кормит.

Марат взглянул на нее и промолчал. Мужское молчание задело женщину еще сильнее, подобно ожогу, и она не смогла сдержаться.

— Все остальное Рената тоже делает хорошо? — язвительно спросила она.

Марат ответил в трубку, что перезвонит, и продолжил молча смотреть на Елену. А ее понесло:

— Алсу рассказала, что спит на раскладушке на кухне, а папа с мамой вместе, как раньше.

Марат стиснул зубы и отвернулся.

— Я просто радуюсь за девочку. Папа, мама, семья — это же прекрасно, — истерично улыбнулась Елена. Карандаш после очередного закручивания упал со стола.

— Хватит! — Марат встал. — В чем ты меня обвиняешь? В том, что я переспал со своей бывшей. А ты? Что ты наделала? И продолжаешь испытывать мое терпение. Я не железный, Лена.

— А я? Кто я для тебя теперь? Злая начальница? Да пожалуйста! Только ты можешь со мной не работать, я не держу.

— Слушаюсь! — рявкнул Валеев и вышел, хлопнув дверью.

Елена подхватила с пола карандаш и швырнула его в закрывшуюся дверь. Пальцы одну за другой выдергивали салфетки, но слез было уже не остановить.

Она развернулась в кресле к окну, чтобы никто не увидел ее такой беспомощной. Что она наделала? Зачем так поступила? Она сама оттолкнула его. А ведь он прав, они оба виноваты. Когда же, наконец, она в себе разберется: чего именно хочет? Как же больно.

В конце рабочего дня Валеев вместе с Майоровым вернулись в Следственный комитет. Перед этим они полдня общались с коллегами, оперативниками из других районов, встретились с личными осведомителями из уголовного мира и по крохам собрали информацию о том, чем сейчас промышляет вор-домушник Юрий Синицын.

Ступив на широкую лестницу в холле, чтобы привычной дорожкой направиться на третий этаж в кабинет Петелиной, Марат неожиданно остановился.

— Нет, к ней не пойдем, — решил он, развернулся и направился по коридору первого этажа в криминалистическую лабораторию.

— Почему? — удивился Майоров.

— По кочану! Ты позвонишь Петелиной и расскажешь, что мы нарыли.

— Я? — еще больше запутался Ваня. Еще утром Марат стремился показаться на глаза Елене Павловне по любому поводу.

Оперативники вошли в лабораторию. Светлана Маслова уже собиралась домой, надевая куртку перед зеркалом. Она встретила уставших оперативников ехидной улыбкой:

— О, утилизаторы явились.

— Чего? — Ваня непонимающе похлопал ресницами.

— Петелина акт об утилизации подписала, — откликнулся Устинов из-за стола. Он подшил документ в папку, прихлопнул ее ладонью и неожиданно подмигнул. — Почудим?

— Без меня, мальчики, — ответила Маслова, подхватывая сумочку.

Оперативники посмотрели на лабораторный стол, заставленный бутылками с элитным алкоголем. Перед столом в кресле восседал скелет Василич с разинутым ртом, его костлявые пальцы сжимали стакан, а на груди красовался листок с призывом: «Не ждите чуда, чудите сами».

Напарники с сомнением посмотрели на эксперта. Тот широко улыбнулся.

— Объясняю. Мы проверили на наличие яда все бутылки из дома Шильмана и квартиры Давтяна. Четыре экземпляра с токсическим веществом оформлены как улики. — Головастик указал на четыре бутылки в запертом застекленном шкафу. — Остальное — это отходы, подлежащие утилизации. Поможете?

Он широким жестом продемонстрировал стол. Валеев с ухмылкой почесал подбородок:

— Кажется, мы зашли вовремя.

— Ошибки исключены? — с опаской поинтересовался Ваня.

— Проверьте, — ехидно предложил Устинов.

Марат выбрал самую красивую бутылку коньяка и покрутил головой:

— А посуда для утилизации имеется?

Устинов распечатал упаковку лабораторных стаканов и выставил три на стол:

— Стерильные, из химически стойкого стекла, с градуировкой.

Маслова с неудовольствием оценила масштабы возможного чудачества и предупредила:

— Чтоб вы не увлеклись, мальчики, я расскажу другим.

Она ушла. Марат отмерил в три стакана по пятьдесят грамм, выпил сам, но остановил руку Майорова:

— На мне проверим. А ты пока перед следователем отчитайся.

Ваня пожал плечами: как скажешь, — отошел в сторону и позвонил Петелиной.

— Елена Павловна, мы навели справки про Юрия Синицына, — докладывал он. — С ним все ясно — рецидивист по жизни. Раньше действовал сам по себе, сейчас, по информации знающих людей, работает на Хлыста.

— Хлыст — это Хлыстин? — уточнила Петелина.

— Да, Хлыстин Виктор Григорьевич. Раньше руководил бандой, грабившей ювелирные магазины и загородные дома.

— Я вела это дело, — припомнила Петелина. — Наглый целеустремленный преступник, даже угрожал мне. Что, отсидел срок и за старое?

— Горбатого могила исправит, — резонно заметил полицейский.

— Получается, что Хлыстин использует Синицына для вскрытия домов и квартир, — стала рассуждать следователь.

— Трудно сказать. Есть информация, что Хлыст после отсидки в колонии переключился с грабежей на сбыт синтетических наркотиков.

— Вот как? — удивилась следователь. — В этом бизнесе все поделено, кто же ему поляну уступил?

— В Северном округе умерли братья Агеевы, один за другим в течение недели. После их смерти Хлыст подмял район под себя.

— Дельцы наркомафии умерли сами и так удачно для конкурентов? — усомнилась Петелина.

— Говорят, у них наследственная болезнь, что-то с сердцем, — подтвердил Майоров. — Уголовного дела по факту смерти не заводили.

— Гладко у Хлыстина получилось сменить профессию. И что, его наши не трогают?

— Работает под прикрытием легального бизнеса. Мелких сбытчиков, конечно, берут, но самому Хлыстину предъявить нечего.