Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот тот толстый пожилой араб с бородкой? Это был он?
— Да. Селим.
Ия покачала головой понимая только одно: её продали.
Продали как скот на рынке, залежалый товар, ненужное имущество, рабыню за домик на побережье, за кредит, за доллары, за миллион. Дороговато, конечно, она столько не стоит. Но ведь это не её цена, а цена амбиций её мужа, его притязаний, честолюбия и стремления победить любой ценой.
— И что теперь?
— Я всё решу, — поднял руку Марат. — Ты только не переживай.
— Не переживать о чём?
— Он и пальцем к тебе не притронется. Клянусь. Я уже всё придумал, — волновался Марат. — Я нанял тебе телохранителя.
И когда непроизвольно потрогал недавно разбитую и уже поджившую губу, у Ии сердце остановилось.
— Марко? — вырвалось у неё.
— Послушай меня, — протянул к ней руки Марат, словно успокаивая. — Я выяснил, что Марко был телохранителем и переводчиком у твоего отца, когда у него были дела на Балканах и Ближнем Востоке, выполнял всякие поручения. Вот смотри, — он полез в карман и достал свёрнутый лист. Развернул, — Марко Ковач. Отец хорват. Мать русская. С отцом давно развелась, вышла замуж повторно. Был членом Хорватской сборной по футболу. Из-за травмы был вынужден уйти. Работал детским аниматором в сети гостиниц «Ротана»…
Ия забрала у него лист, жадно вчитываясь в скупые строки, хотя послужной список Марко заканчивался набором обязанностей, которые коротко можно было охарактеризовать как «решала» международного уровня. Кроме хорватского, владел арабским, сербским и английским языками. Ну и «личный телохранитель», как отрекомендовал его Марат, тоже входило в его квалификацию.
— А я идиот думал, что он трахает твою мать, — гадко усмехнулся Марат и снова потрогал губу.
— Значит, вот за что ты получил по роже? — покачала головой Ия. — Решил над ним гнусно пошутить?
— Ну, а что ещё я должен был подумать, когда она попросила поселить его у нас? Мне тогда и в голову не пришло, что он обратился к ней по старой памяти, потому что у него действительно возникли кое-какие «затруднения», — показал он пальцами кавычки, — как сказала твоя старушка.
— Это какие же?
— Элементарно закончилась виза. И практически он сейчас в стране вне закона.
— Дай-ка догадаюсь, — прищурилась Ия. — А до этого визу ему оформлял «Гостинг», то есть мой отец?
— Представь? Чего только не найдёшь в старых документах, — улыбнулся Марат.
— Угу, — проворчала себе под нос Ия, возвращая Марату листок. — Например, парочку другую бесхозных вилл.
— Как тебе идея? Мне кажется, и дети с ним ладят, — с надеждой спросил он.
— Супер, дорогой мой. Ты как всегда всё очень хорошо придумал, — натянуто улыбнулась она. Кредит тебе больше не нужен, ведь ты прикарманил и продал чужой дом, теперь и жену не обязательно отдавать в пользование.
Вот только что-то ей подсказывало, что не шутил суровый араб про предоплату — всё это две стороны одной медали: неполученный кредит, но зато проданный дом. И чёртов Луд тоже в этом замешан, хотя Ия пока не понимала, как. Но зато понимала другое: если от кого и надо её защищать, то как раз от этого специалиста широкого профиля с хорватскими корнями, что уже прописался в её сердце и грозит поселиться там прочно.
В прихожей Ия вернула Марату пиджак.
— О, нет, — муж поймал её за руку как ни в чём ни бывало: — Только не говори, что снова пойдёшь «к себе».
— Пойду, — сделала она шаг назад, и держала её только натянутая рука, что он не отпускал.
— Я так соскучился, — умоляюще смотрел на неё муж.
— А я должна осознать, что ты меня продал, — усмехнулась Ия, расцепив руки.
— Не говори ерунды, — он болезненно сморщился. — Хотя знаешь, когда ты сказала, что мне изменила, на какую-то долю секунды я ведь подумал не о том, что этот араб поимел своё, а что ты могла бы. Ты в последние дни словно сама не своя.
— Это в какие же последние? — сделал она шаг назад. И схватившись рукой за перила, поднялась на ступеньку. — До того, как ты сказал мне, что я должна как-то оправдывать своё жалкое существование? Или после, когда назвал кухонным таймером?
— Ну ты же знаешь, что это неправда. Что на самом деле я так не думаю. Я со зла, в сердцах. Мне тоже было обидно, что ты приревновала меня и к дебелой англичанке, и к добланутой во всю голову Регине. А я, — он задрал голову, выдохнул, потёр руками лицо, провёл по волосам. — Я не знаю, как это сказать, но мне в последнее время словно чего-то в тебе не хватало. И секс с тобой стал каким-то пресным.
— Марат, не усугубляй, — предупреждающе покачала Ия головой и встала ещё на ступеньку выше.
— Я знаю, знаю, что дело скорее всего во мне. Что это я превратил его в утренний ритуал, а вечером слишком устаю, чтобы выкладываться ещё и в постели. Но, клянусь, я не хотел и не хочу разводиться, я просто хочу это изменить. Вернуть назад, возродить все те ощущения, что ты во мне вызывала.
— Вот только не говори, что ты надеялся, будто ссора раздует этот костёр.
— Нет. Ссора была ужасна. Правда, ужасна, — заламывал он руки. — Но я же стараюсь.
— О, да! — улыбнулась Ия натянуто. — Цветы, прощение на коленях, поездка, ресторан, — снимала она туфли, глядя на этого красивого, высокого мужчину, что был её мужем и ведь ничего, больше ничего к нему не чувствовала. Разве что жалость.
Но жалость — плохая советчица. Нет, это больше не Марат её не любил, это Ия его не любила. Жалела, берегла, ценила и так усердно старалась не замечать в нём плохого, что и сама себе поверила, что нет у него недостатков.
— Мы поговорим об этом потом, Марат. Не сегодня, — развернулась она и, закинув за спину туфли, улыбнулась. — Спасибо за ужин!
Ступени привычно заскрипели, когда, мягко ступая босыми ногами Ия побежала наверх.
«Надо сказать Натэлле: пусть найдёт мастера починить лестницу», — вот и всё, о чём думала она, поднимаясь. Зная, что там внизу стоит мужчина, с которым она прожила почти двенадцать лет, и даже не понимает что же он сделал не так.
А главной его ошибкой было то, что он считал жену глупой и слабой.
— Как прошло? — заглянула в комнату мама, когда Ия уже переоделась.
— Никак, — подхватила Ия полотенце, собираясь в душ.
— Не сказала, что выходишь на работу?
— Сюрприз будет, — улыбнулась Ия и потянулась её обнять. — Спасибо, что согласилась присматривать за девочками.
— Да мне только в радость, — погладила её по спине мама и отстранилась. — Фух, как табачищем-то от тебя прёт. Неужели курила?