Затем Хейзел, сросшаяся с Дианой как сиамский близнец, вынесла ее из спальни и потащила в сторону ванной, но задержалась в коридоре передохнуть и посмотреть на висящие на стенах семейные портреты.

– Это моя тетя Лена, – сказала Диане Хейзел, указывая свободной рукой на один из портретов, хотя голова Дианы была повернута не туда, где висела фотография. Тетя Лена умерла, а Диана не была ни живой, ни разумной, так что знакомить их было достаточно бессмысленно, но Хейзел достало, что все вокруг имеет практическую пользу. Байрона только польза и волновала. При знакомстве он сразу спрашивал всех: «Чем вы занимаетесь?», подразумевая «Чем вы можете быть мне полезны?» Хейзел планировала приложить все усилия, чтобы в будущем ее слова, действия и жизнь в целом были как можно менее осмысленны. Она поклялась с этого дня и впредь быть воплощением среднего пальца, который мир показывает либо Байрону, либо его могиле.

Она, конечно, умрет раньше Байрона, независимо от того, приложит он к этому руку или нет. На его стороне были и технологии, и прочие, если не все, могущественные силы зла во Вселенной, реальные или метафорические.

– Я ни у кого не видела такой длиннющей косы, как у тети Лены, – сказала Хейзел Диане и, покряхтывая, протащила ее еще на полметра вперед. Пальцы куклы задели батарею и извлекли из нее приятные музыкальные звуки, как будто кто-то постукивал по ксилофону. – Если бы она не закручивала косу в пучок, та свисала бы ниже попы, как хвост. В детстве я хотела отрастить такие же длинные волосы, чтобы можно было заправить их сзади под одежду, прорезать дыру в джинсах между задними карманами и вытащить косу оттуда, как будто я наполовину лошадь. Правда, от лошади у меня был бы только хвост, но все равно.

Хейзел сделала финальный рывок, и наконец они с Дианой добрались до входа в ванную, где ковер коридора сменялся плиткой. Хейзел выбилась из сил; она улеглась на пол рядом с Дианой и прижалась щекой к полу, отдавая жар щеки прохладному кафелю.

Их с Дианой поза была не лишена интимности. Лицо куклы оказалось так близко, что Хейзел, несмотря на то что было довольно темно, разглядела крошечные кнопочки под Дианиными волосами, где парик прикреплялся к голове. Лежа в ванной своего семидесятилетнего отца-холостяка, Хейзел обнаружила на полу несколько его волосинок. «Если хочешь сохранить душевное спокойствие, лучше вообще ни к чему внимательно не приглядывайся», – напомнила себе Хейзел. Поэтому вместо того, чтобы дальше вызнавать ненужные подробности папиной жизни, она уставилась в ближний глаз Дианы.

Она пыталась думать о Диане как о простой кукле, свести часть про «секс» к 20 процентам вместо 50. Хотя кое-какие идеи по усовершенствованию у Хейзел имелись: например, снабдить ее кнопкой, чтобы можно было легко вытащить руку из ее горла. А вот на Дианино умение слушать грех было жаловаться.

– Тетя Лена так и не воплотила мою идею с джинсами и хвостом, – пожаловалась Хейзел. – Вместо этого она закручивала косу в похожий на купол пучок на макушке. С такой прической она ходила лет с шестнадцати до тех пор, пока не умерла от эмфиземы в шестьдесят. От нее все время пахло дымом. Однажды я примерила один из ее шарфиков, и он оказался таким прокуренным, что я решила, что в своем куполе из косы она хранит запасные сигареты, как верблюд носит воду в горбу, – если пачка закончится, можно будет воспользоваться заначкой.

Хейзел поднялась с пола и осмотрела ванну, которая для удобства была оснащена большими серебристыми ручками и скамейкой. Она планировала окунуть голову Дианы в горячую воду и проверить, не расширится ли от этого резиновое горло. Хейзел предстояло поднять и уложить Диану в ванну, так что она решила поберечь силы и не вставать, чтобы включить свет, вместо этого она взялась свободной рукой за длинную ногу Дианы и, орудуя ей, как указкой, в конце концов зажала выключатель между большим и указательным пальцами куклы.

Уложить Диану в ванну было куда более грубой работой.

Почему-то Хейзел мучили нерациональные опасения, что вода может разозлить куклу, поэтому она старалась разговаривать с ней успокаивающим, ровным голосом, каким профессиональный грумер говорил бы с бездомной кошкой.

– Тебе понравится, – уговаривала ее Хейзел, – расслабляющая ванна – то, что нужно сейчас.

Она перекинула куклу через бортик, а затем забралась в ванну за ней и включила кран. Наблюдая, как вода поднимается над носом и ртом куклы, Хейзел словила ощущение, будто она ее убивает, поэтому она выдавила на руку немного геля для душа. Может быть, пузыри придадут атмосфере праздничности.

– Чувствуешь, как пахнет, Диана? – спросила Хейзел. – Фрезия!

Банные принадлежности, скорее всего, были мамины, остались лежать после ее смерти, и никто ими не пользовался много лет.

Казалось, с приближением конца его личного срока годности, отец стремился продлить жизнь всем вещам вокруг. Вчера она нашла в кладовке коробку хлопьев из «Бакалеи Смейзера».

– А что не так? – спросил он.

– Пап, магазин закрылся лет десять назад, – сказала она. – Сеть обанкротилась.

– Ну и что, разве я открыл коробку? – спросил он.

Коробка была не распечатана, а разговор, как поняла Хейзел, был окончен.

– Я, если честно, даже не уверен, ем такие хлопья или нет, – добавил он. – Когда умру, можешь забрать себе.

Хейзел ждала, пока наполнится ванна, и вспоминала рассказы тети Лены о древнем наказании за убийство. Если ты кого-то убивал, разлагающийся труп привязывали к твоему телу, чтобы инфекция с гниющей плоти в итоге перекинулась на тебя и забрала твою жизнь тоже. Этот пугающий образ навсегда отпечатался в памяти Хейзел. Но она так и не поняла, почему тетя Лена решила, что эта метафора должна иметь отношение к ее детству, как будто в ней был какой-то смысл. «Другими словами, убив их, ты убьешь себя, – так тетя Лена обычно завершала свой рассказ, – поэтому обязательно убирай в своей комнате! Поэтому скажи „нет“ наркотикам!»

Хейзел снова попыталась освободить застрявшую руку, и это напомнило ей о необычном способе рыбалки под названием «нудлинг», о которой она когда-то слышала. Рыбак засовывает руку в подводные пещерки, чтобы выманить сома, рыба кусает его за руку, и ее можно вытащить из воды. Но иногда сом оказывался слишком большим и тогда мог утянуть человека под воду и держать там, пока тот не задохнется, или же уплыть обратно в нору, где рука застревала, и рыбак не мог вынырнуть за глотком воздуха.

В свою очередь это напомнило Хейзел о том, как в детстве ее застукали с рукой в банке печенья. Когда ее мама ловила ее на чем-то, она обычно кричала «Замри!», и Хейзел поневоле превращалась в виноватую статую. Так она и стояла там, уже нащупав печенье кончиками пальцев и даже, может быть, успевая взять одно, выронить, взять другое и снова уронить, пока ее мать читала ей нотацию. «Хейзел! – кричала она, – Зачем тебе этот автостоп на шоссе недоедания? Ты хоть знаешь, как брокколи влияет на твой организм? Брокколи для него как стодолларовая купюра. Когда ты ее ешь, ты оплачиваешь свое здоровье. А печенье?! Оно же как деньги в „Монополии“! Ты выдаешь собственному телу поддельные купюры. Твои зубы хотят спуститься в магазин витаминов и минералов, чтобы купить немного кальция, и знаешь, что говорит им кассир? „Извини, тело Хейзел, но у тебя недостаточно средств для оплаты, потому что Хейзел – глупая девчонка, помешанная на сахаре, которая не слушается своих замечательных родителей“. Тогда твой организм начнет плакать и, возможно, даже умолять. „Пожалуйста, пощадите, – скажет он. – Если мы не получим кальция прямо сейчас, у нас выпадут зубы, и тогда в школе все засмеют нас, и у нас никогда не будет парня, и работы, и никто не будет нас любить“. А продавцу останется только пожать плечами и сказать: „Понятия не имею, почему юная леди поступает так глупо и ест печенье перед сытным обедом, тем самым портя себе аппетит и лишаясь всех питательных веществ, которые ей так нужны, чтобы вырасти в респектабельную взрослую женщину, а не беззубого мутанта, но если она сама так решила, то заслужила все, что ее ждет“». Все время, пока мама говорила, Хейзел старалась собрать как можно больше кусочков шоколада и печенья под ногтями, чтобы, когда проповедь наконец закончится и ее отправят в комнату ждать ужина, она могла съесть сладкие крошки в знак того, что миссия не совсем провалилась.