Воды набежало уже достаточно. Хейзел решила притвориться, что голова куклы на самом деле не находится под водой: как будто Диана – это просто человек, который провалился в ливневую канализацию и застрял, как в ловушке, и все его тело, кроме головы, оказалось под водой, и ему было очень страшно, а Хейзел должна его успокоить и уговорить потерпеть еще немного, пока его не вытащат. Хейзел наклонилась погладить Диану по голове, но тут же поморщилась: волосы куклы превратились в слизкую массу. Возможно, стоило снять с нее парик до того, как тащить ее в воду? Хейзел быстро ощупала конечности Дианы, затем прочистила горло.

– Знаешь, Диана, хотя многое меняется, все остается прежним.

Так она хотела донести до Дианы, что даже если ее волосы не переживут ванну, все остальное ее тело, кажется, держалось просто отлично. Применительно к ней самой высказывание обретало другой смысл.

Вот она снова в родительском доме, и ее рука будто бы снова застряла в банке из-под печенья.

– К счастью, – сказала Хейзел, – горло у тебя достаточно широкое, рука ребенка там бы не застряла. Разве что только очень большого ребенка. Я так вляпалась только потому, что я взрослая. Для детей ты опасности не представляешь. В том числе поэтому ты мне и нравишься.

Именно в тот момент, когда Хейзел протянула свободную руку, чтобы выключить воду, в ее мозгу фейерверком взорвалась ослепляюще-белая вспышка. Хейзел не видела ничего, кроме череды сверкающих искр, вспыхивающих за сетчаткой.

Она наклонилась вперед, и ее вырвало, потом вырвало еще раз. Но искры от этого никуда не делись.

Очнувшись через несколько минут, Хейзел обнаружила, что ванна переполнена, а вода начала остывать. Позже она поняла, что стоило ей закрыть кран, и вода перестала бы литься с таким шумом, а у нее, вероятно, было бы больше времени на размышления, но первой ее мыслью было: «НАДО СПАСТИ ДИАНУ!»

Хейзел испытала прилив адреналина. Она слышала об этом – как в критической ситуации миниатюрные матери в вязаных кофточках находят в себе силы поднять фургон, придавивший ребенку ногу. Но до сих пор с ней лично такого не случалось. Хейзел выкрикнула имя Дианы и рванулась вверх с такой силой, что Диану выбросило из ванны.

Когда кукла упала на землю, она по инерции дернула Хейзел за руку. Теперь Хейзел не чувствовала ничего, кроме боли.

С душевной болью Хейзел справлялась, как бывалый солдат. Она могла бы сойти за раненого кадета времен Гражданской войны, который насвистывал народные мелодии на поле боя во время ампутации, пока пила хирурга делала свое дело. Опыта превозмогания физической боли у Хейзел было гораздо меньше. Оказалось, вывихнуть плечо – очень больно.

Она перестала слышать, как льется из крана вода. Она легла на пол рядом с Ди, и так они лежали вместе, как потерпевшие кораблекрушение. Липкие волосы парика, матовые, как шерсть мокрого ретривера, полностью закрывали лицо Дианы, и Хейзел было немного неловко, ведь если Дианино лицо выглядит как задница крупной собаки, то выходит, что рука Хейзел из вышеупомянутой задницы торчит.

Что с ней произошло до того, как ванна наполнилась и ей вывихнули плечо? Логичного объяснения не находилось. Если задуматься, все это было похоже на происходящее на экране.

Кинотеатр, куда Хейзел часто ходила в колледже, крутил низкобюджетную рекламу, которая вызывала у нее скорее ужас, чем желание. Например, там показывали поездку на американских горках в космическом пространстве по рельсам, сделанным из кинопленки. Гигантские закуски парили в воздухе, а виртуальный вагончик несся вперед: они проехали огромную коробку попкорна, гигантские хот-доги и газировку с трубочкой, которая вращалась в водовороте.

Хейзел вспомнила сон, который ей привиделся в отключке, и он немного напоминал эту рекламу, с той лишь разницей, что вместо всяких вредных снэков мимо нее проносились огромные изображения лица Байрона. Затем она оказалась в жуткой комнате смеха: голова Байрона распухла еще больше, рот широко открылся, и она упала прямо ему в глотку.

Потом до ее донесся запах спагетти. У Байрона на столе стояла баночка с искусственным ароматизатором: он нюхал его, когда пил свои безвкусные питательные коктейли (коктейли вместо еды сами по себе – та еще странность, но Хейзел никак не могла понять, почему он не пользовался никакими другими запахами, кроме спагетти. «Разве ты не хочешь для разнообразия понюхать что-нибудь другое? – спрашивала его она. – Булочку с корицей? Ведерко куриных ножек?» Он моргал раз, другой, а потом отрицательно мотал головой). Помимо этих коктейлей, он больше ничего не ел, предпочитая еженедельно получать трансдермальные добавки из пневматических инъекционных пистолетов.

Еда вызывала у него отвращение; он считал, что она переоценена и вообще устарела. Он даже хотел установить себе в живот устройство, через которое можно было бы ежедневно вливать в желудок питательную субстанцию в достаточном количестве, чтобы его пищеварительные органы не атрофировались, но решил этого не делать, так как прием пищи во всех культурах наделяют неким метафорическим смыслом. Байрон беспокоился, что его деловые отношения могут пострадать, если другие люди, особенно иностранные партнеры из европейских стран, где не романтизируют эффективность, узнают, что ему чуждо поглощение калорий и традиционное пищеварение.

Может быть, у нее началась аллергия на какое-то химическое соединение в резиновом горле Дианы?

Рука ужасно болела, а с мозгом творилось что-то странное. Хейзел ногой открыла шкафчик под раковиной, надеясь, что ей удастся найти бутылочку аспирина десятилетней давности. Ее отец никогда не одобрял таблетки. Каждый раз, когда она чувствовала себя плохо в детстве, какие бы ни были симптомы, он всегда советовал лечь в постель и положить на глаза влажное полотенце. «Хуже от этого точно не будет», – говорил он.

Вопреки ожиданиям, в шкафчике обнаружился арсенал небольшой аптеки. Она, казалось, была собрана на основе лихорадочных мечтаний безнадежного наркомана. Хейзел изогнула ногу и начала, как лопаточкой, вытаскивать баночки из шкафа на залитый водой пол, где они кружились, подскакивали и в конце концов подплывали к ней.

– Гляди-ка, – сказала она Диане, – послание в бутылке!

Самым первым Хейзел попался «Перкосет». Она набрала полный рот таблеток, зачерпнула с пола немного воды, чтобы запить, затем, тяжело дыша, откинулась на край ванны.

– Я бы поделилась, – пошутила она, скосив глаза на Диану, – но у тебя и так набит рот.

Когда Хейзел снова пришла в себя, прямо перед ее глазами обнаружился махровый тапок ее отца. Тапок насквозь пропитался водой. Хейзел порадовалась, что папина трость оканчивалась четырьмя нескользящими прорезиненными ножками.

– Дай-ка угадаю, – сказал он, и его гулкий голос эхом отозвался в ванной. Отсюда, снизу, с седой бородой и гневными глазами, в халате и с тростью, ее отец был похож на разъяренного Моисея, держащего ортопедический посох. Море расступилось, она каким-то образом пережила наводнение, но теперь он будет отчитывать ее до смерти. – Ты наткнулась на мою заначку с наркотиками, закинулась и тебе захотелось с кем-нибудь поговорить, ты нашла сочувствующего слушателя в Диане, потом тебя замутило и вырвало прямо на нее. Ты решила принести ее сюда и вымыть, но была под кайфом и все вышло из-под контроля. Ну как, в яблочко? Почему твоя рука застряла у нее во рту, я не знаю. Тут-то ты и поставила детектива в тупик. Моя ходовая теория такая: все, что ты приняла, подействовало после того, как начала течь вода, и, ты, наверное, подумала, что открытый рот Дианы – это спасательный круг, который нужно нацепить на запястье. Можешь меня поправить. Просвети меня, Хейзел, прошу. Подкинь мне пищу для размышлений, иначе мне придется думать, что я провалил родительскую миссию.