– Ты готова к встрече с мальчиками? – шепнул он. – Посмотри, как они волнуются.

Джош подрос дюйма на четыре, а то и на пять. Его волосы песочного цвета тоже отросли, они закрывали ему уши, лезли в глаза, загибаясь на кончиках. Будь Лиллиан с ним все это время, она давно сводила бы его к парикмахеру, но сейчас ей, надо признать, даже нравился слегка залихватский вид, который придавали ему отросшие волосы.

Его длинные, неуклюжие руки терялись в рукавах рубашки, купленной, наверное, специально для этого случая. Вертикальные серые и зеленые полосы еще больше удлиняли его и так невозможно длинные руки, предупреждая о том, что перед ней уже не ребенок, но мальчик, стремительно входящий в пору взросления. Каждая черточка его лица и изменившегося тела словно кричала ей: «ПОСМОТРИ, СКОЛЬКО ТЫ ПРОПУСТИЛА!» Передние зубы, уже постоянные, совсем выросли и казались слишком крупными для его улыбки. Интересно, сколько же раз приходила за это время зубная фея?

«Как она смела приходить без меня?» – подумала Лиллиан, злясь на жизнь, которая и не подумала притормозить хотя бы на миг в ее отсутствие. Зубная фея с ее нарядными крылышками и волшебной палочкой вдруг стала ей ненавистна. Лиллиан встряхнула головой, гоня эти мысли прочь. «Всё в порядке, Лиллиан. Не сходи с ума. Веди себя, как нормальная».

Но в том-то и дело, что она уже не помнила, как ведут себя нормальные люди. Джерри пришлось застегивать ей пуговицы на блузке сегодня утром, и даже с помадой по дороге в аэропорт ей помогал тоже он. Всю дорогу муж рассказывал ей разные подробности из жизни мальчиков за последние два года, словно он был приходящей няней, а она – родительницей, вернувшейся после затянувшейся вечеринки. Раньше Лиллиан знала о своих детях все, а теперь вдруг почувствовала себя зрителем, который наблюдает их жизнь со стороны.

Она перевела взгляд на другую сторону Джилл, где, полускрытая ее развевающейся на ветру блузой, виднелась мордашка Дэниела. Он так привычно прижался к изгибу бедра Джилл, точно не раз находил там утешение в ее отсутствие. Но тут она пошевелила рукой, из-под ее рукава показалась макушка Дэниела, и Лиллиан забыла о ревности. Когда она улетала, волосы ее начинающего детсадника были цвета песка на ее острове, – золотисто-коричневые, летом выгорающие на солнце почти добела. Но за последние двадцать месяцев они потемнели, и теперь его макушку окружала шапочка из темно-рыжих кудрей.

Джилл похлопала его по плечу, прошептала ему что-то, и он сразу глянул прямо на Лиллиан. Когда их глаза встретились, она затаила дыхание. У него были изумрудные глаза, такие же, как у нее до острова, яркие и веселые. Его розовые губешки сложились в смущенную улыбку. В крохотном кулачке он сжимал плакатик, на котором разноцветными фломастерами и карандашами было красиво выведено: «Добро пожаловать домой, мама». Ах, если б только это оказалось правдой, если б они и в самом деле смогли вернуть ей прежнее место в своей жизни…

Грохот ее сердца как бы отошел на второй план, оттесняемый шумом толпы вокруг – кто-то выкрикивал ее имя.

– Лиллиан, ЛИЛЛИАН! – Вот опять. Она повертела головой, ища в комнате другие знакомые лица, но вокруг была толпа чужих людей, готовая растоптать хлипкое заграждение из черной ленты на колышках. Лица, яркие пятна одежды, букетов и воздушных шаров сливались в пестрый коллаж; люди улыбались ей, окликали ее по имени, выкрикивали радостные приветствия, в которых для нее не было никакого смысла.

Их взгляды царапали ей кожу, голоса долбили барабанные перепонки. Какая-то женщина высунула из-за ограждения руку и потянулась к Лиллиан, по ее лицу текли слезы. Что ей нужно? Что им всем нужно? Больше она не могла этого вынести. Слишком много людей, слишком много шума, слишком много ожиданий. Надо было бежать, прятаться…

И она завертела пальцами, пытаясь вырвать свою руку у Джерри – остаточный здравый смысл подсказывал ей, что бежать, держась за руки, очень неудобно. Тут ей вспомнились металлические пряжки у нее на лодыжках – вот ведь дурацкие туфли, такие скоро не сбросишь. И почему она не надела кроссовки вместо этих невесомых сверкающих босоножек, которые кто-то напялил на нее сегодня утром в Гуаме? Даже в ее старых кроссовках, которые не выжили на острове, и то было бы легче бежать, чем на этих ходулях. А бежать было необходимо.

Самолет, с которого они сошли только что, улетел; следующим пунктом в его маршруте был Чикаго. Но даже если б она смогла сесть в какой-нибудь самолет, куда бы она отправилась? Назад, на остров, чтобы жить там в одиночку? Нет, слишком много воспоминаний связаны для нее с этим местом. И уж тем более не в больничную палату, где ее держали взаперти последние две недели: вот уж где ни за что ноги ее больше не будет. И все же один вариант у нее был: Дэвид. Он точно знает, что делать.

Мысль о том, что можно поговорить с ним, успокаивала не хуже «Валиума». Лиллиан уже принялась строить планы, как сядет в самолет, долетит до Калифорнии, а там ее встретит Дейв, и она снова увидит его улыбку, почувствует его надежные объятия, в которых ничего не страшно. Но чем объяснить то, что она, так долго мечтавшая вновь оказаться дома, вдруг почувствовала себя здесь не на своем месте? Лиллиан представила, как он нахмурится, когда она заявит ему, что было бы лучше, если б ее вообще не спасали. Мысль о том, что Дэвид будет ею недоволен, пугала больше, чем толпа зевак в аэропорту. Лучше уж остаться здесь, чем добиться того, чтобы он возненавидел ее еще больше.

Джерри положил руку на ее костлявые плечи – легко, почти не касаясь ее кожи.

– Мальчики так по тебе скучали. – Его дыхание пахло мятными пастилками «Лайф сейверз». Он всегда сосал их на взлете и на посадке, чтобы уменьшить давление на уши. Вспомнив это, Лиллиан прижалась к нему и улыбнулась. – Позвать их? – спросил он ее так просто, точно не чувствовал течения, которое засасывало их в темную глубину. Она хотела сказать «нет», но все же кивнула, думая при этом, возможно ли утонуть на суше.

Свободной рукой Джерри помахал мальчикам, а Лиллиан спрятала лицо у него на груди, так она боялась, что они замотают головами и отвернутся. Дэниел всегда стеснялся незнакомых людей, а Лиллиан была уверена, что теперь он ее не узнает. Но, едва услышав, что их зовут, ее сыновья бросили Джилл и со всех ног бросились к матери.

– Мама! – услышала она звонкий мальчишеский голос подросшего Джоша, который вдруг показался ей таким знакомым.

– МАМОЧКА! – кричал Дэниел, перебирая ногами так резво, что они почти слились в одно расплывчатое пятно. Она приготовилась к толчку.

Дэниел врезался в нее первым и обнял руками ее ноги, Джош добежал вторым и обхватил за талию. Она едва устояла на ногах, но зато сила этого двойного напора выбила из ее головы все тяжелые мысли, и, вместо того чтобы все глубже зарываться в яму, которую она сама для себя выкопала, Лиллиан вдруг увидела крохотную искорку надежды и изо всех сил начала карабкаться к ней, наверх.

* * *

Нет, Женевьева Рэндалл точно не мать, Лиллиан была в этом уверена. Любая мать изо дня в день сталкивается с таким количество неприятных вещей – грязных подгузников, описанных пеленок, какашек в горшках и прочего, – что вполне в состоянии адекватно реагировать на так называемый туалетный юмор. Лиллиан чувствовала, что может превратить ее в игрушку в своих руках, позлить ее, но надо было продолжать интервью – чтобы поскорее с ним покончить.