Миллс подтверждал образ профессионала, с которым Евгений Павлович разговаривал в комнате для допросов.

Полковник Белов не знал, что за информация могла быть на остальных носителях, но, видимо, видимо опальный супервайзер ЦРУ не был «пустышкой», однако, образ «подставной фигуры» ему подходил. Впрочем, Сноуден воспринимался так же, когда оказался в «Шереметьево». Поверить человеку, который оказался забитым в угол от безысходности тоже искусство, где логика, ловит за хвост, холодный расчёт и коварство. Там хитрость ничего не стоит, а за откровенность дают новую жизнь. Пусть у всего есть своя цена, но иногда её нужно заплатить.

Евгений Павлович ослабил посильнее галстук, который хотелось выбросить в корзину для бумаг, и взял в правую руку стакан с бурбоном. Он сделал несколько небольших глотков, но выдержанный зерновой спирт не принёс облегчения, а скорее добавил вопросов и на нах пока что не было ответов.

Белов снял телефонную трубку и попросил связать его с Москвой по зашифрованному каналу связи. Конечно, же он понимал, что нет такого канала связи, сигнал которого нельзя перехватить. Человеческая мысль не стоит на месте и её прогресс добавляет геморроя обычным пользователям.

— Доброй ночи, Евгений Павлович, — бодрым голосом ответил директор ФСБ.

— Здравствуйте ещё раз, Олег Дмитриевич!

— Что вы узнали? — сосредоточенно спросил Бояров, отхлебнув из чашечки горячего эспрессо.

— Информация, действительно, заслуживает внимания и тщательной проверки, а, следовательно, и расследования! Результаты полиграфа не дают возможности усомниться в них, — просматривая графическую картину исследования полиграфолога, произнёс Белов. — Думаю, что стоит попробовать сыграть в эту «авантюру». Быть может мы выиграем больше, чем обязательно проиграем, — бросив на стол, отчёт полиграфолога, добавил Евгений Павлович. — В любом случае, этим делом стоит заняться полковнику Громову. Предатели и двойные агенты — это его профиль, как и всё, что с ними связано. Не нам учить его, как работать с подобными вариантами носителей информации…

— Полностью согласен с вами! Когда вы сможете вылететь в Москву? — сделав круговое движение ладонью по поверхности рабочего стола, спросил Бояров.

— В любой момент! Вы же знаете это сами!

— Знаю! — улыбнувшись, дополнил директор ФСБ. — Просто, порой, хочется услышать то, чего в наше время так не хватает! Я немедленно распоряжусь о самолёте в Вашингтон.

— Кто нас будет встречать?

— Кто-нибудь из людей полковника Громова. Кто конкретно сказать не могу. Во всяком случае, Михаил Иванович сам должен решить этот вопрос. С доверием в любые времена было непросто, а сейчас тем более! Не мне вам об этом рассказывать, — ухмыльнулся Бояров, удобно расположив спину на спинке рабочего кресла.

— Увы, Олег Дмитриевич! Наверное, в этом мире есть вещи, которые никогда не изменятся…

— Ничто не вечно под луной! Ещё Юрий Владимирович Андропов писал, а уж он был искушённым «игроком» на политической арене.

— История не всегда учит людей.

— Увы, Евгений Павлович! Ждём, вас в Москве. Мягкой посадки!

— Спасибо, Олег Дмитриевич! — добавил полковник Белов и услышал короткие гудки в трубке. Он сделал пару небольших глотков бурбона из стеклянного стакана и поставил его обратно на стол. Евгений Павлович положил телефонную трубку на базу и встал из-за стола, бросив взгляд на картину, висевшую на стене в его кабинете. На весеннем пейзаже была берёзовая роща, полянка, яркое солнце на безоблачном небе и трава, пробивавшаяся из ещё сонной земли. Запах этого великолепия не сравним ни с чем! Нет больше в мире ничего схожего по своей красоте и простоте, чем родная земля! Её тишина, свежесть, материнская ласка и грубая рука Воспитателя…

Белов помнил сад под окнами отчего дома, где росли яблони и вишни. Кислый вкус антоновки и сладковатый штрифель. Сыроватый ветерок с озера и высокая трава на поле. Всё это невозможно забыть или потерять, если ты дорожишь и верен своей Отчизне!

Постоянная жизнь Евгения Павловича вдали от дома сделала его сухим и чёрствым, но не лишила сердечного тепла, которое, словно, материнское тепло, не оставляло никогда, как в минуты испытаний, так и в мгновения тленного счастья…

Полковник Белов знал, что ничто в этой жизни так жестоко не судит человека, как время! Не иметь ничего в шестьдесят лет — это тяжёлое испытание и от бремени одиночества его спасала только служба. Она была его единственной семьёй.

Евгений Павлович плеснул из бутылки в стакан немного бурбона и, взяв его в правую руку, расстегнул пуговицы на пиджаке. Он прошёл к кожаному дивану, стоявшему в стороне от рабочего стола у стены, рядом с которым в кадке росла небольшая декоративная пальма порядка метра в высоту. Белов дотронулся до её листика пальцами левой руки, будто хотел прикоснуться к молодости, подобно роднику среди высоких сосен. Он сделал пару небольших глотков бурбона и сел на диван, поставив стакан на небольшой высокий столик, стоявшей рядом с кадкой. Евгений Павлович закрыл глаза и погрузился в сон…

Подмосковье. Коттедж директора ФСБ

Бояров сидел за рабочим столом в своём домашнем кабинете, положив локти, на подлокотники офисного кресла. Из открытой фрамуги дул свежий ветерок, наполняя помещение ароматом свежескошенной травы. Олег Дмитриевич застегнул пуговицы серого кардигана, надетого поверх голубой сорочки. Гипертония снова давала о себе знать. Высокое давление, подскочившее ночью от воспоминаний и нервов, постепенно падало, оставляя после себя лишь головную боль.

Бояров открыл хьюмидор из сандалового дерева, стоявший на рабочем столе, и вытащил из неё сигару. Он тут же её обрезал и плотно зажал губами во рту. Олег Дмитриевич поднёс спичку и принялся раскуривать крепкий кубинский табак. Про наставления врачей в этот момент он не думал, запрещавших ему курить. Уже было слишком поздно, чтобы начать играть в здоровый образ жизни. Он посмотрел на чёрно-белую фотографию в рамке, стоявшую на столе рядом с хьюмидором, где на фоне песков и жестоких гор Афгани стоит «шишига» их разведгруппы и все ребята ещё живы…

Бояров сделал несколько тяг, и сигара начала медленно тлеть. В пустоте закрытых глаз снова шли караваны, гул моторов, адская жара, взрывы фугасов, разрывы гранатомётных зарядов, кровь запёкшаяся на раскалённом песке, треск «АКМ», пустой патронник и лихорадочно сжатая в руке граната… Звук винтов «МИ-24», летящих на помощь, словно, ангелы, выпущенные ракеты, изуродованные тела «духов» и голос друзей…

Сердце Олега Дмитриевича внезапно сжалось и пронизало тупой болью. Сквозное ранение так же не оставляло его в покое. Пуля под сердце, не задевшее жизненно важных органов и кровеносных сосудов, всё равно «убила» Боярова, но не физически. Это произошло психологически, оставив после себя метку о том, что смерть всегда рядом.

Он сделал пару тяг сигары и