Не то чтобы она хотела сделать что-то другое.

Она никогда ничего не хотела так, как хотела сейчас этого – наслаждение и боль, желание и риск. Поцелуй, бывший одновременно прошлым и настоящим, пусть даже он никогда не станет будущим.

И единственная мысль, пронзавшая ее насквозь: «Мой».

Разумеется, это невозможно. Он ей не принадлежит. И никогда не будет принадлежать. И не нужно цепляться за мысль, что он все же может стать частью ее жизни. Только это. Одна ночь. Одна фантазия. Как обещано.

Эван отстранился, словно услышал ее мысли. Оба они жадно хватали ртом воздух. Она стиснула в кулаке его волосы и снова притянула его к себе. Он снова страстно поцеловал ее, застонав при этом, но внезапно вспомнил, что собирался что-то сказать. Оторвавшись от ее губ, он прошептал:

– Погоди.

– Я ждала слишком долго. – Целую жизнь.

Он коротко рассмеялся.

– Еще минута уже не имеет значения.

Еще как имеет. Это украденная минута из тех, что у нее вообще когда-нибудь будут.

– Назови свое имя, – сказал он, невзирая на ее протест.

– Нет. – Он открыл рот, чтобы возразить, но она прижала палец в перчатке к его губам. – Тс-с. Ты обещал мне фантазию, разве нет?

Похоже, он слегка обиделся.

– Обещал.

– Спрашивал о моих желаниях.

– Да… – начал было он, но она снова прижала палец к его губам.

– Вот чего я желаю. Это фантазия. Никаких имен.

Если бы он стал настаивать, возникли бы воспоминания. Прошлое. Грейс и Эван. Но сегодня ночью они могут быть просто Далией и герцогом, скрытные, таинственные, полные обещаний – только на эту ночь, а не на всю оставшуюся жизнь.

– Ты сам мне сказал, – продолжала она. – Эта ночь не для будущего.

Она внимательно смотрела на него, ожидая согласия, и казалось, время растянулось на целую вечность. И тут он приоткрыл рот, прихватил губами кончик ее пальца, нежно пососал его, и она вновь запылала. Она потеряла дар речи, пока смотрела на то, как его язык лизал чувствительную подушечку пальца. Она ахнула от наслаждения. Он выпустил палец, слегка царапнув его напоследок зубами, и все в ней заныло.

– Никаких имен, – мягко согласился он. – Маски тоже не снимаем, так?

Она согласно кивнула. Разумеется, маски не снимать. Это ее правило не помешало ему сдернуть свою маску и отшвырнуть ее подальше, в темноту, словно он не имел ни малейшего намерения возвращаться на свой бал, в свой дом или в свою жизнь. А если и имел, то не собирался больше скрываться.

Она просто упивалась им, не в силах сдержаться теперь, когда он наконец-то раскрылся перед ней, и больше всего на свете хотела иметь возможность как следует рассмотреть его в лунном свете. Чтобы дополнить ощущение, она потянулась к нему, провела пальцами по высоким аристократическим скулам, ощущая жар его кожи. Он взял ее руку в свою, прижал к щеке.

– Теперь я тебя вижу, – сказала она.

– Ты могла увидеть меня и раньше, следовало только пожелать.

Эти слова ее восхитили – такие свободные, такие беззаботные. Интересно, каково это – жить без необходимости скрываться? Грейс так искусно умела прятаться, играть роль, мириады ролей, что частенько забывала, кто она такая на самом деле.

Впрочем, она вряд ли могла сообщить об этом здесь.

Он провел рукой по волосам, темно-русым, с намеком на золото в лунном свете, и смерил ее взглядом.

– А так? Тебе нравится?

Очень.

– Сойдет, – небрежно ответила она, наслаждаясь минутой. – На эту ночь.

Он улыбнулся, криво и очень знакомо, с мальчишеской непосредственностью, и в груди у нее все сжалось от отголоска воспоминания. Этого мало, чтобы отпугнуть ее, и вполне достаточно, чтобы ей захотелось остаться навсегда.

Он посмотрел ей в глаза.

– Что еще, моя леди? Если я должен стать твоей фантазией, с чего начинать?

Ее сердце заколотилось, но она не дрогнула, а лишь вскинула подбородок.

– Поцелуй меня снова.

– Куда?

Везде.

– Куда хочешь.

Он негромко зарычал, затем:

– Я хочу всюду.

Она придвинулась к нему и прошептала в темноте:

– Значит, целуй всюду.

Они схлестнулись, как буря, врезались друг в друга, он приподнял ее подбородок высоко к крыше беседки, обнажив длинную шею, и прильнул к ней губами, скользя по коже языком. Грейс глубоко вздохнула от наслаждения, остро ощущая его руки на своем теле. Он прижал ее к низкой стенке беседки, ее руки утопали в его волосах – то ли она держится, то ли направляет его голову ниже, ниже, к обнаженной коже над глубоким декольте платья. Затем одна рука оказалась там, сжимая платье в кулак, натягивая ткань, разрывая ее, отбрасывая клочки в сторону, обнажая груди, подставляя их теплому летнему воздуху.

Это было безумно и неистово, и в любую секунду реальность могла вернуться, а вместе с ней правда о его поступках и ее гневе, об их непоправимом прошлом и невозможном будущем, но прямо сейчас, прямо там было это… безумное и неистовое.

Она резко втянула в себя воздух, и он, услышав это, отпрянул, разглядывая ее. Она опустила руки, предоставляя ему возможность видеть ее всю.

Он так долго смотрел на нее, что она решила, будто он больше не прикоснется к ней, но тут он выругался, грязно и грубо, и на мгновение соскользнул обратно в прошлое, в Гарден. От этой брани ее обдало жаром, пронзило желанием, а затем она увидела, что он услышал собственные слова – слова, которые герцоги не произносят в присутствии леди, и не важно, как далеко они успели зайти по кривой дорожке. И почти не поморщился.

Остановится ли он?

Наверняка нет. Только не сейчас.

«Не останавливайся».

– Это… – прошептал он голосом низким и чувственным. – Это то, чего я хотел. С момента твоего появления я хотел сорвать с тебя это платье. – Взгляд его прекрасных глаз, освещенных луной, поймал ее взгляд. – Скажи, что ты тоже этого хотела.

Она выпрямилась, отвела назад плечи, подставляя себя под его жаркий взгляд. Выставляя напоказ. А затем прошептала:

– Всюду.

– Как пожелает моя леди.

И он прильнул губами к местечку, где она особенно мучительно хотела его почувствовать, томительно ласкал языком, затем нежно втянул в рот и начал сосать, медленно и ритмично, и вот она уже задвигалась под ним, подаваясь всем телом навстречу этим чувственным ласкам, шепча ободряющие слова, а он словно воровал ее мысли.

И там, под звездами и крышей этой тайной беседки, Грейс полностью отдалась этой фантазии, и этому мужчине, и его восхитительным рту и рукам – рукам, скользившим у нее под юбкой, сначала по щиколоткам, затем вверх по ногам, выше и выше, тянувшим за собой ткань платья, и вот уже летний воздух целует ее бедра с тем же чувственным обещанием, какое он дарит ее грудям.