Постараются они разобраться. Ему будет о чем докладывать его императорскому величеству.

Очень удачное решение оказалось – вытащить княжну Горскую. Теперь надо еще сильнее ее засветить – и посмотрим, какие мотыльки полетят на свет этой лампы.

А там и мухобойкой обзаведемся…

Если бы кто-то сказал Романову, что впутывать в свои игры постороннего человека неэтично, начальник секретной службы в лучшем случае повертел бы пальцем у виска. А то и карету с санитарами вызвать приказал бы.

Этика – и шпионские игры?

Этика – и безопасность государства?

Одна жизнь – и миллионы?

Смешная теория. Но лучше все-таки карету с санитарами, а то кто их знает, гуманистов, сегодня у него теории, а завтра еще и кусаться начнет…

Он вошел в комнату, в которой не просто не действовала никакая магия – комната была полностью изолирована от магического эфира, – и дружелюбно улыбнулся сидящему на стуле человеку.

– Ну что, поговорим, Артемий Дмитриевич? Или правильнее будет к вам обращаться по партийному псевдониму? Семен Семенович…

* * *

Александр Викторович смотрел на спящую женщину.

Во сне лицо ее разгладилось. Стало намного спокойнее – и словно бы Мария стала выглядеть на свой настоящий возраст. Обычно он ее так не воспринимал, а сейчас вот лежит она – и видно, что девочке еще и двадцати лет-то нет!

Но когда она разговаривает, когда она бодрствует, когда что-то делает – ему постоянно кажется, что рядом с ним кто-то более мудрый, взрослый, серьезный…

Что не так? Почему она производит такое впечатление?

Взгляд?

Улыбка?

Отношение к миру?

Так сразу и не скажешь, как выразилась одна женщина, разница между нами не в годах, а в переживаниях, и верно. Досталось Маше так, что кому другому на всю жизнь хватило бы.

И покушались, и похитить пытались, и убить, и замуж выдать, и дети, и смерть мужа, и…

Да все перечислять – тут суток не хватит.

Благовещенский вздохнул. Погладил тяжелую темную косу, которая свесилась с края кровати, как живое существо.

Вот и опять…

В другом доме костьми бы легли, но постороннего человека в спальню не впустили. А здесь…

Ладно.

Может быть, Синютины и не знают, как правильно-то надо, мещане ж, не дворяне. Но сама Мария Ивановна?

Она ведь княжна! Ее в строгости воспитывали!

И вдруг такое спокойное отношение… словно он для нее УЖЕ близкий человек.

Уже свой, родной, уже тот, кому можно доверять.

Как такое возможно?

Александр не мог ответить на этот вопрос. Он точно знал, что ему нравится такое отношение. И в то же время Мария Ивановна упорно держала с ним дистанцию.

Вот даже сейчас он не знал, как ее назвать в мыслях. То ли Машенькой, то ли Марией Ивановной… и хочется, и страшновато, и Романов четко объяснил ситуацию.

Благовещенский в первую очередь был военным.

А военные выполняют приказы вышестоящих. Исключение есть лишь одно – преступный приказ. К примеру, убийство гражданских лиц в невоенное время. Да и в военное время тоже есть вещи, которые марают человека, подобно блевотине. Только это уже не отмоешь. Вот тут – на дыбы и рубануть сплеча, а там уж пусть государь рассудит. Но не в данном случае.

Маша знала, на что идет, она сама согласилась, она рисковала… ради чего?

А ради того, чтобы вернуться к себе в Березовский и зажить спокойно со своей странной, но любимой и любящей семьей.

Братья, сыновья…

Муж?

А вот про мужа Мария Ивановна молчала. Только один раз, когда они ехали в Москву, высказалась, горько и определенно. Саша вспомнил, как подшутил тогда…

– Не волнуйтесь, Мария Ивановна, найдет император вам супруга, не останетесь век вековать…

И жесткий ответ:

– Потому и волнуюсь.

– Не хотите замуж?

– Александр Викторович, в замужестве каждая женщина ищет свое. Кто-то, как плющ, обвиться вокруг дерева – и придушить. Кто-то ограду от мира – как в тюрьме. Кто-то опору, чтобы ходить с палочкой.

– А вы?

– Доверие. Потому что ошейник и поводок, под любым соусом, для меня блюдо несъедобное. Я не смогу жить с человеком, который будет меня ограничивать.

– Даже если вам будет угрожать опасность?

– Я не бессловесная скотина. Сергей Никодимович был идеальным супругом, потому что понимал это. Мы могли поговорить, найти общий язык, выработать стратегию… кто еще будет со мной так же считаться?

– Не знаю. Это сложно…

– Вот. Я не спорю, у большинства мужчин здесь и сейчас прописано, что женщину нужно любить, лелеять, холить, защищать… Это чудесно. И этому можно только порадоваться, позавидовать… но как быть, если ты не вписываешься в эти рамки?

– Вам сложно, Мария Ивановна.

– Мне – никак, Александр Викторович. Мне просто будет – никак. Не стоит начинать отношения, если не хочешь закончить их… тюрьмой.

– Да, вы не выживете в неволе.

– Нет жизни в плену, – напела Маша. И улыбнулась. – Да, для меня жизни не будет.

Вот и решал сейчас в ночи отставной генерал-губернатор сложную дилемму.

Что хуже?

Позволить любимой женщине рисковать собой – с риском потерять ее, ведь не всегда можно успеть. Или ограничить, запереть и понимать, что тебя за это никогда не простят?

Что лучше?

Что хуже?

Неизвестно.

Как же хорошо и просто с другими женщинами. И как все сложно с этой. Единственной…

Или это так для каждого мужчины?

Или только с одной женщиной в мире? Той самой, что тебе Богом предназначена?

Благовещенский сидел на стуле, смотрел на спящую девушку и думал, что в мире все ужасно сложно. И ведь не мальчик уже, несколько войн прошел, женат был, дочь похоронил, а вот сидит, и мысли как у влюбленного сопляка.

Как так получается?

Женщины, милые, что вы с нами делаете?

Нет ответа…

Только насмешливо улыбается в окошко луна, подмигивает круглым золотым глазом, насмехается. Она тоже – женщина…

– Мария Ивановна, я от вас подобного не ожидал.

– А уж я-то как не ожидала…

Я лежала в кровати.