«Странно, – думал он по дороге к Малаховской, – издатель Сайкин и его компаньон, судя по всему, боготворили госпожу Малаховскую, без промедления публиковали ее многочисленные сочинения: морализаторские, кулинарные, педагогические. Какие же у нее основания, чтобы говорить о заслуженном возмездии? Да еще ссылаться на библейских персонажей. Что-то она не договаривает, – решил Вирхов, – верно, знает что-то, что позволяет ей делать такие выводы».

Госпожа Малаховская встретила его в уютной гостиной с затопленным камином: затянутые малиновым шелком стены давали дополнительное ощущение тепла, живые цветы в вазах радовали глаз после уличной хляби.

Миниатюрная дама любезно протянула ему крохотную нежную ручку, которую он с чувством поцеловал.

– Я так и знала, дорогой Карл Иваныч, что вы сегодня ко мне пожалуете, – изящным жестом она указала ему на стул, – женская интуиция. Как продвигается ваше расследование? – вежливо поинтересовалась она. – Могу ли я чем-то помочь?

Вирхов охотно ответил:

– Расследование идет успешно. Мы на верном пути. Круг подозреваемых сужается.

– Да? – Госпожа Малаховская подняла брови. – Поздравляю вас, господин действительный статский советник. Подробностей не требую, ибо понимаю, вы не в праве разглашать детали дознания.

Вирхов отхлебнул ароматный горячий чай, принесенный ему по распоряжению хозяйки горничной: такой изумительный напиток он пробовал впервые, недаром кулинарные книги Малаховской расходились по всей России. Он обвел гостиную взором – в красном углу образа Христа Спасителя, Богоматери, Святителя Николая и еще чьи-то, им не распознанные, образовывали целый иконостас, в голубой лампадке умиротворенно мерцал огонек.

– Признаюсь вам, дорогая Елена Константиновна, вначале я подозревал дочь покойного. Все твердили, что она открыто грозила убить отца.

Малаховская звонко рассмеялась и, не расслабляя спину, откинулась на бархатную подушку дивана.

– Варвара Валентиновна не при чем, – сказала она, – она женщина страстная, а страсти ведут к неосмотрительным словам и действиям. Ну да за всякое праздное слово, которое скажут люди, дадут они ответ в день Суда. Ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься.

– Я не силен в Священном Писании, – признался Вирхов, – но с трудом верил, что дочь может убить отца из-за того, что тот не дает ей денег на обратный билет.

– С билетом все обстоит не так, как вы думаете. – Малаховская склонила головку к плечу, и под тонкой кожей на шее выступила прямая линия сухожилия. – Речь шла не о билете на поезд. А о банковском. Варвара мне рассказала. Когда она выходила замуж, отец подарил ей заемный билет, но боялся, если билет выиграет, она со своим муженьком спустят все деньги на безделушки. Он разрезал билет пополам и вручил ей половину, а другую взял себе. И представьте, билет выиграл! Варвара примчалась и стала требовать от отца вторую половину. Однако господин Сайкин уперся и отвергал домогательства дочери. Ему было жалко отдавать ей билет – сумма-то оказалась огромная.

– Вот оно что… – протянул разочарованный Вирхов, – а я-то думал… Теперь проблема с билетом снимается. Он оказывается в ее руках, и она наследница отцовского дела. Надо будет принести госпоже Незабудкиной извинения. Кстати, не у вас ли она сейчас?

Малаховская вздохнула.

– Дорогой Карл Иваныч, Варвара Валентиновна хлопочет о погребении отца, ждет мать из Биаррица.

Прикидывая, говорят ли эти сведения в пользу сайкинской дочери, или та имеет какие-то корыстные расчеты, Вирхов пробормотал:

– Да… Вообще-то я хотел спросить у вас еще кое о чем…

– Спрашивайте, – госпожа Малаховская приветливо улыбнулась, – я верю в силу российского сыска. Это в Лондоне дознание ведет тупица Лейстред.

Что-то в словах Малаховской заставило следователя насторожиться.

– Что вы имели в виду, когда говорили о неминуемом возмездии?

Госпожа Малаховская погрустнела, глаза ее затуманились, повернувшись к иконам, она перекрестилась.

– Не судите, да не судимы будете. Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн проходит.

Вирхов напрягся, отставил стакан с чаем.

– В каких же соблазнах повинен господин Сайкин? Вы, как и Варвара Валентиновна, считаете, что вместо развлекательных книжонок следует издавать только христианскую литературу и серьезные книги?

– Отнюдь. Господин Сайкин регулярно печатал мои книги. – Лицо госпожи Малаховской просветлело. – Кроме того, и среди развлекательных есть полезные. Например, «Автомобиль Иоанна Крестителя». Страдания героини от шантажиста – естественное возмездие. Падшие женщины, законные и незаконные жены с их незаконными детьми величайшее зло. Сами несчастны и других делают несчастными.

– Есть же неотразимые законы организма, – осмелился вклиниться Вирхов и нарвался на отповедь.

– Наш организм подчиняется нравственным и гигиеническим средствам. От нас зависит довести его или до святости, или до болезненного бешенства. Если нарушен данный Богом закон – это не любовь, а животная, сатаническая страсть. Путь в царство тьмы. Но конечно, – легкая тень пробежала по челу знаменитого автора книги «Голос русской женщины в защиту христианской семьи», – западные камелии не равны православным женщинам.

Вирхов понял, что госпожа Малаховская села на своего любимого конька. Но можно ли счесть жизнерадостную циркачку камелией? Он протянул руку к настольной лампе с абажуром из нитей бисера и стекляруса, свисающих вокруг фарфоровой подставки в виде корзины с цветами, и несколько раз нажал на черную кнопочку выключателя.

– Лампа не работает, – с легким укором произнесла хозяйка, – повредился шнур, пришлось отрезать. Вот и стоит для красоты. Впрочем, в гостиной и так хватает света.

– Да-да, – Вирхов, смущенный выговором, отдернул руку от кнопочки, – это я автоматически. Дурная привычка.

Он решил сменить тему разговора.

– Я хочу знать ваше мнение о некоторых сайкинских авторах. Например, о Суржикове, о Полянском.

– Что именно вас интересует? – приятный мелодичный голос звучал снисходительно.

– Вы встречались с ними в редакции?

– Один раз, может быть, два.

– И какие это люди по вашему мнению?

Малаховская кокетливо разгладила кружевную манжету на рукаве темно-синего суконного платья.

– Обычные. И совершенно неинтересные. Приземленные. Если вас интересует, способны ли они на убийство, отвечу – нет. Кроме того, господин Сайкин вряд ли пустил бы дурных людей в свой дом, в настоящий дом, – подчеркнула она выразительно, – а их он принимал.

– Я бы тоже так думал, – осторожно заметил Вирхов, – но со слов прислуги, по ночам к Сайкину в его тайную квартиру ходили и собутыльники, и развратные дамочки, и вовсе странные люди – старьевщик, монашка.