Я нахожу его в кухне, у раковины – он промывает свои кисточки. Голова опущена, и я не могу сказать, потому ли, что он расстроен или просто устал, но в любом случае он не похож на обычного строгого себя.

В тишине дома мои шаги звучат оглушающе громко. Уэсли смотрит в мою сторону из-под полуопущенных век. Мы вымотались, оба голодные – опасное сочетание. Постоянно спрашивать, согласен ли другой про каждое крошечное изменение в собственном доме, который мы вынуждены делить с незнакомцем… Сейчас уже не совсем незнакомцем, но точно не другом. Моя компания ему явно неприятна, это кристально ясно по тому, как он всегда находит повод выйти из комнаты, стоит туда зайти мне, а на мои попытки завязать разговор отвечает равнодушно-односложно.

– Ты в порядке? – спрашиваю я. Не могу иначе. Я неисправимый миротворец.

– В порядке. – Он выключает воду, хотя на руках еще осталась краска, и поворачивается к двери. Вот же любитель убегать.

– Ты не видел новую упаковку мешков для мусора? – спрашиваю я, пока он не успел выполнить очередной исчезательный трюк. – Нужно выкинуть миллион бумажных полотенец. Как же отвратительно чистить вентиляцию!

Ему даже оборачиваться целиком не нужно, я и так понимаю, что его лицо вновь превратилось в каменную маску. Это видно по абрису профиля, тому, как чуть-чуть выдается вперед подбородок. Чтобы различить все детали, я вглядываюсь внимательнее, и мне это не нравится.

– Мешки в коттедже. На холодильнике.

– Зачем ты их так высоко спрятал?

Пытаюсь разрядить обстановку подначкой, но Уэсли слишком расстроен и не замечает.

– «На холодильнике» для меня вовсе не означает «так высоко», – колко отзывается он.

Что-то мне от его тона не по себе.

– Не все такие высокие, как ты.

Не ценит он свой рост, неблагодарный. Будь я такой высокой, как бы всем вокруг повезло! Я бы вешала качели и спасала кошек. Спрашивала бы соседей, не нужно ли им снять занавески для стирки.

– Не моя забота. Тебе в детстве надо было больше овощей есть.

Прожигаю его сердитым взглядом, который он не замечает, потому что отказывается на меня смотреть. Стоило только произойти крошечному чуду, мимолетному проявлению доброты, но дурное настроение все перекрыло, прямо как при первой встрече. Когда открою здесь отель, буду селить семьи с маленькими вопящими детьми в комнаты прямо под его спальней. И в каждую положу по бесплатной игрушечной трубе и принадлежности для кикбола.

– Какая жалость, что кому-то такому красивому, как ты, надо быть такой невыносимой задницей! – рассерженно выдаю я.

Тишина вокруг наполняется звоном.

– Знаешь, я ведь не такая плохая, – продолжаю я. – Ты постоянно отшатываешься от меня, игнорируешь, стоит оказаться рядом, будто я наказание, а не человек, и я себя ничтожеством ощущаю. Из-за тебя я чувствую себя еще более одинокой, чем раньше.

Поверить не могу, что сказала это. И сказала вслух. Но если я удивлена, то он просто поражен. Глаза круглые, как чайные блюдца. Я бы отдала левое крыло отеля, чтобы узнать, о чем он думает.

– Да какая разница! – уже не могу сдержаться я, смущенная собственным гневом. – Я тебя больше не побеспокою. Вперед, сиди там один!

Разворачиваюсь на пятках и выбегаю, и из другой комнаты уже слышу, как он кричит мне вслед:

– Про овощи я просто пошутил! Мэйбелл! Это была шутка!

Хлопаю дверью. Часть дверной рамы трескается.

– Черт.

Боже, как я устала от этого дня. От этой недели. Месяца. Года. Может, «Падающие звезды» прокляты. В кармане вибрирует телефон: если это продажи по телефону из Ланкастера, Пенсильвания, которые уже два года звонят мне без передышки, что ж, я им устрою.

– Алло? – рявкаю я в трубку, широким шагом двигаясь в сторону коттеджа.

– Мэйбелл?

Я замираю как вкопанная.

– Рут!

Не знаю, почему, но мой настрой тут же меняется. Наверное, сказываются годы общения с гостями спа-комплекса.

– Привет! Прости, что так долго не перезванивала. Затянула трясина дел. – Точно. Вайолет же вряд ли была ее единственной клиенткой, а работа сиделки очень хлопотная. – Сын снова переехал жить ко мне, мама неожиданно заглянула погостить на пару недель, и я только что обнаружила, что моя дочь бросила кулинарную школу, чтобы сбежать от бывшего парня.

Как глупо с моей стороны было звонить тогда, пару дней назад, тратить ее время.

– Господи. Вы так заняты, я ничего важного не хотела…

– Ничего страшного, я как раз в машине, сбежала из этого сумасшедшего дома. Ну, как ты устроилась? – Голос звучит жизнерадостно и бодро. Дружелюбно. Приятно знать, что кто-то еще умеет таким быть.

– Отлично, отлично. Все отлично, – чирикаю я. – Просто здорово. Чиним поместье.

– Это же чудесно! Так рада слышать. – Она в самом деле рада, и я улыбаюсь. – А как вы с Уэсли, поладили? – Тут в голосе появляется какая-то настороженность, выдавая ее опасения, что на самом деле нет.

– Не поладили, – храбро отвечаю я. – Он действует мне на нервы.

– Ох, ну что ж, – сочувственно вздыхает Рут. Так тепло, по-доброму. – Не волнуйся, скорее всего, еще немного, и дом будет в полном порядке, а значит, ты скоро сможешь спать в кровати, а не на диване.

– А я не…

– То клетчатое покрывало – необычный выбор, – продолжает она. – Я имею в виду, в гостиной. Интересно, где Уэсли его взял. Было так странно приехать тогда. Даже жутко, войти в дом и не увидеть кровати на колесиках, на которой спала Вайолет, – а ведь раньше она занимала всю комнату.

– Зачем было держать кровать в гостиной?

– А где еще ей было спать? – Слышу, как на той стороне телефона начинает урчать двигатель. – Я просто рада, что у нее был настоящий дом, понимаешь? То, как она жила, пока не приехал Уэсли… – Рут вздрагивает, я почти это слышу. – Он с трудом убедил ее переехать из особняка – просто не мог видеть ее там. А что, если пожар, понимаешь? И антисанитарные условия. Повезло, что на нее ничего не упало. Потом он связался с докторами, пригласил меня.

Оборачиваюсь посмотреть на второй этаж «Падающих звезд». Все окна темные, кроме двух. В одном из желтых прямоугольников высокий широкоплечий силуэт, склонившись, смотрит на лужайку внизу. Он чуть отклоняется назад, будто готовясь в любой момент быстро отступить, но я не двигаюсь, и он тоже.

– Так с вами связался Уэсли?

– Пока он не приехал, Вайолет годами не ходила к врачам. И, заметь, ей было далеко за восемьдесят. У нее никого не было. Мне не нравится об этом думать. Мы пытались убедить ее, просили, чтобы она позволила нам все убрать. Отдать на благотворительность то, что ей не нужно. Но она не могла решиться, не могла расстаться хоть с чем-то, продолжала говорить, что вот она умрет, и тогда можем выкидывать все, что хотим, раз нас так раздражают ее вещи. Плюс в переезде в коттедж садовника в том, что там одна спальня – просто нечего забивать дорогущими коробками из «Амазона».