Ответ на «почему» через какое-то время всплывает из глубин сознания, застревая в воспоминаниях, которые, толкаясь, тоже стремятся наверх. Вспоминаю свой первый вечер здесь, как я обнаружила, что в большом доме жить невозможно, а в коттедже уже поселился посторонний мужчина, который унаследует половину всего поместья. Как мне нужно было где-то устроиться на ночь, а еще важнее было оказаться подальше от него, от этого ничего не подозревающего мошенника. Я сказала ему, что буду спать в полуразрушенном особняке, и…

И тогда он предложил мне жить в коттедже.

Плетусь в душ, поглощенная размышлениями. Там забываю смыть шампунь и сразу наношу кондиционер. Тру лицо и только потом понимаю, что не сняла очки.

Он медлил.

Прежде чем позвать меня сюда, он сомневался. Тогда я подумала, это потому, что он не хочет видеть меня в своем доме, и приняла это на свой счет, хотя, возможно, и не должна была, в конце концов я посторонний человек. Но теперь понимаю, что он медлил, потому что мне больше некуда было идти. А в коттедже всего одна спальня. Он превратил временную комнату Вайолет обратно в гостиную, которую я к тому времени уже увидела.

Волосы я так и оставляю в полотенце, не став сушить или расчесывать. Не вытираясь, натягиваю белье и широкую футболку и оцепенело падаю обратно в кровать, его кровать, зарываясь лицом в подушку. Его подушку. Единственную. Перекатываюсь, одновременно представляя и не представляя, что эта подушка может пахнуть, как он, и стеганое одеяло тоже. А еще пол, стены, а теперь и я. Это просто смешно. Я не знаю, как пахнет Уэсли Келлер.

Как запах сырой земли после дождя и дымок от задутой свечи. Как шампунь в синей бутылочке, от которого щиплет глаза, когда смываешь, и пена течет по лицу. Вот как он пахнет.

Как нелепо.

А как он соврал тогда, что в коттедже две спальни, и сразу странная тень исказила черты лица; как постарался оказаться там раньше меня, пока я осторожно выбиралась из нагроможденного Вайолет незнакомого лабиринта. Он минималист. А кто бы не был, ну правда – после жизни с Вайолет? Ему и забирать особенно нечего было из комнаты, когда он вытолкал меня оттуда под предлогом, что надо сменить постельное белье. Я еще не переступила порог, а он уже поднимался по лестнице.

Ищу другое объяснение, уже зная, что его нет.

Все, что я вижу – это голубые глаза того рисунка, так тщательно, реалистично и в то же время бережно прорисованные. Проснувшись сегодня утром, я думала, что ничего не знаю об Уэсли, но сейчас знаю даже меньше. Меньше, чем ничего. Он художник? Спит в каморке на чердаке и пишет очаровательные картины цветов? Спасает старушек от построенных ими монстров?

«Мне нужно прилечь», – думаю я и так уже лежа.

От осознания, что я нахожусь в его кровати, по коже пробегают мурашки. Какое тут спокойствие!

Встаю и начинаю на взводе мерить шагами свою/его комнату, периодически беспомощно останавливаюсь у окна и поднимаю занавеску. Свет в особняке погас. Он вычистил несколько комнат, в них вполне можно жить, все оборудование снова работает, так что, похоже, вот и все. Я-то туда не перееду, пока дом не проверят на наличие плесени и не осмотрят дезинсекторы, так что если разыграть партию правильно, скоро коттедж останется полностью в моем распоряжении.

Каждая минута длится не меньше двух сотен секунд. «Мне надо прилечь», – снова думаю я и топчусь у окна еще полчаса, жду, не пройдет ли по лужайке темный силуэт, но он так и не появляется.

Теперь, когда мне совершенно не с кем поговорить, я успеваю сделать кучу всего в поместье. Джемма перестала слать мне сообщения в стиле «Ты где?» и гифки «Я скучаю» с плачущими людьми – возможно, потому, что после долгого отсутствия в соцсетях я зашла в «Фейсбук» и поставила лайк чьему-то посту. Теперь, получив доказательства, что я специально ее игнорирую – и это после того, как ее эго обнадеженно решило, что я погибла в результате какого-нибудь несчастного случая! – она уже не может прогуливать работу недели напролет.

Последние два дня бушует непогода: остались только я, Уэсли и дождь. Я заметила, как он поднимает большущие мешки со специальной землей для растений и горшки и носит их в лоджию – наверное, хочет превратить ее в зимний сад. Еще и замок снаружи наверняка повесит, чтобы мои гости внутрь не попали. Очень будет по-уэслевски.

Так как я не могу и на десять метров к нему подобраться, вчера днем, уже не придумав ничего другого и отчаявшись, оставила на лестнице записку:

«Прости, что пошла наверх. Я не должна была совать нос в твои дела. Я пыталась извиниться, но ведь стоит мне окликнуть тебя или подойти, как ты исчезаешь. Если один из нас всегда будет притворяться, что другого не существует, жить вместе окажется очень сложно. Кстати, энчиладас в холодильнике в особняке – вегетарианские. Я заметила, что ты ничего не съел, но пожалуйста, не выбрасывай хорошую еду просто потому, что злишься на меня. Обещаю уважать твое личное пространство и надеюсь, что мы сможем оставить эту ситуацию в прошлом».

Вот так, строго, официально, но в качестве извинения не так и плохо. Час спустя записка исчезла. Я думала, он продолжит игнорировать меня, раз не пришел вчера поговорить и все прояснить.

А сегодня утром там же, где оставила записку я, появился белый лист бумаги для рисования.

«Я не злюсь на тебя. Я тебя избегал из-за того, что ты увидела наверху. Это очень неловко. Со мной все будет в порядке, я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

Прости, что так вышло с энчиладас. Я не знал, что они вегетарианские и что мне можно было их съесть. Думал, ты злишься на меня».

Начинаю понимать, что он не из тех людей, кто придет и скажет: «Надо поговорить». А из тех, кто в случае проблем будет всю жизнь их избегать. Сейчас проблема – это я. От «хочу, чтобы меня оставили в покое» я чуть не выпрыгиваю из себя: способна ли я вообще физически оставить кого-то в покое, зная, что им плохо из-за меня?

Уэсли неуловим, точно привидение, исчезает, стоит мне завернуть за угол. Но если из-за меня кто-то огорчается, спокойно реагировать я не могу, мне важно все исправить. Если бы он только позволил мне извиниться, можно было бы хотя бы вернуться к прежним отношениям. Конечно, он ворчун еще тот, но тогда он избегал меня по-другому. Просто предпочитал быть один, а сейчас это необходимость. Будто я увидела его в ду́ше. Баланс сил изменился.

Выдергиваю из стола со сдвижной крышкой лист сиреневой бумаги и пишу.

«Привет,

Ничего неловкого в этом нет. Я благодарна, что ты отдал мне свою комнату, несмотря на все неудобства. Знаю, последние несколько дней ты спишь в особняке, но если хочешь, можешь возвращаться в свою спальню, а я лягу на диване в гостиной. Я увидела только несколько твоих рисунков, но должна сказать – это впечатляет. Стесняться ты точно не должен. Еще раз прости, пожалуйста, что залезла к тебе.

В любом случае, я увидела кое-что, что ты не хотел мне показывать, так что расскажу неловкую историю о себе. Так будет по-честному.