Всем сердцем он хотел бы, чтобы это были его дети, но, как говорит его собственная мать: если бы, да кабы, во рту росли бобы….

Мистер Фергюсон, адвокат семьи Кушингов, смотрел на молодого человека с мрачным интересом. Заметив надпись «ПРОДАНО», он одобрительно кивнул. То, что этот человек занимался распродажей вещей, было совершенно естественно. Он же выполнил последнюю волю покойного. По ней единственной наследницей всего, и совсем не малого, состояния становилась Эдит Кушинг. Алан предложил ему свою помощь с вещами Кушингов – благодаря своей долгой и близкой связи с семьей он мог помочь с составлением каталога и оценкой.

– Я значительную часть своего детства провел в этом доме, – сказал Алан, поворачиваясь к юристу. – В те времена наши семьи были очень близки.

Фергюсон вздохнул. У него тоже было тяжело на сердце.

– Очень жаль. Избавляться от всего этого… И так быстро. Так неожиданно.

– Слишком быстро, вам не кажется? – спросил Алан, наклонив голову.

Но Фергюсон всегда был осмотрительным юристом, поэтому его ответ был нейтральным:

– Все зависит от того, как на это посмотреть.

Алан подошел к письменному столу Кушинга и стал перекладывать бумаги в коробку. Неожиданно он наткнулся на чековую книжку хозяина дома.

На корешке он увидел, что самый последний чек, который Кушинг выписал перед смертью, был выписан на имя Томаса Шарпа, баронета. Чек был на очень значительную сумму. С дрожью в руках молодой человек проверил число: 11 октября.

Накануне смерти Кушинга.

Или накануне его убийства, подумал Алан, и в его голову закралось ужасное подозрение.

Извинившись перед Фегюсоном, он оставил дом Кушингов и направился прямо в клуб, к которому принадлежал умерший. Попасть в раздевалку было делом несложным – Алан лично знал секретаря клуба, поэтому смог обследовать место смерти. Разбитая раковина была заменена на новую. Он осмотрел сначала ее, а потом пол под ней, пытаясь понять, каким образом простое падение могло вызвать такие тяжелые травмы. Даже если бы отец Эдит упал на пол с высоты своего немалого роста и ударился бы о раковину, то угол повреждений был бы совсем другим. Алан попытался объяснить это дознавателю, но тот был оскорблен его вмешательством и занял оборонительную позицию. А заставить человека, занимающего оборонительную позицию, прислушаться к доводам разума чрезвычайно сложно.

Я должен был постараться заставить Эдит выслушать меня, корил Алан сам себя. А я не захотел на нее давить. Шарп совсем заморочил ей голову… и захватил ее сердце. В своем горе она была такой беззащитной. На кладбище она дрожала под рукой Шарпа – больше похожая на бабочку, приколотую иголкой, чем на осиротевшую женщину, находящуюся под защитой возлюбленного.

Как же плохо, подумал Алан. Как все плохо.

В унынии он вышел из клуба.

#

Пианино.

Звуки колыбельной.

В эти короткие моменты между сном и бодрствованием Эдит показалось, что она находится в своей детской и ее красавица мама играет, чтобы успокоить свое неугомонное дитя. Спи, моя радость, усни….

А потом она открыла глаза и увидела голову Томаса на подушке рядом с ней. Ее первым желанием было разбудить мужа и рассказать ему о том, что произошло… Но произошло ли это на самом деле? Он отмахнулся от ее настойчивого рассказа о женщине в лифте. Что же он скажет, когда она расскажет ему о бесформенном, покрытом кровью существе, которое появилось из пола второго этажа? У нее нет никаких доказательств… Но она может продемонстрировать ему чемодан в шахте с глиной.

Правда, он, наверное, уже знает о нем. А что по поводу этих звуков в резервуаре?

Опять-таки, у нее нет никаких доказательств.

Может быть, мне все это приснилось. А может быть, я схожу с ума. А может быть, у нее лихорадка? Эдит пощупала себе лоб – кожа была липкой. Она действительно не очень хорошо себя чувствует. Понятно, что Люсиль не была рождена поваром и что на еде Шарпы пытаются сэкономить каждый пенни. Может быть, продукты испортились? Хотя Шарпы чувствовали себя прекрасно.

Я тоже Шарп. Леди Шарп.

Тогда, может быть, она слишком много выпила? Они открыли две бутылки, чтобы отпраздновать свою свадьбу, а потом еще коньяк… Эдит редко пила спиртное – ее отец был в этом вопросе консерватором, и она, как хозяйка дома, следовала его примеру.

Томас мирно спал, и ей не хотелось беспокоить его всеми этими странностями. Прочитав ее роман, он признался, что книга напугала его, а ведь она, как автор произведения, тоже могла попасть под влияние своей книги. И сейчас, в свете раннего утра, Эдит начала сомневаться. За всеми этими событиями она так и не отослала рукопись в Атлантик Мантли и теперь радовалась этому. Ведь история еще совсем не закончилась.

Она длиннее, чем я могла себе представить, твердо сказала она себе самой. Недостаток сна, нервы, тени в комнатах – она не могла в действительности видеть то, что ей показалось. А как же ужас..? Как же эти звуки в резервуаре..?

Пианино продолжало играть. В окна проникал яркий свет, и по стенам прыгали солнечные зайчики, которые напоминали об утре, проведенном в сладкой дреме. Сейчас должно быть уже за полдень. В животе у нее забурчало, Эдит почувствовала голод и решила вставать. Набросив халат, она вышла из комнаты. Щенок остался в спальне вместе с Томасом.

Двигаясь по наитию, она спустилась вниз, где, наконец, наткнулась на громадную комнату, заполненную книгами и стеклянными витринами. В центре ее, за старым роялем, сидела Люсиль. Со стен смотрели портреты маслом. Под гербом Шарпов, расположенным над камином, была видна надпись:

Ad montes oculos levavi.

– Я подниму глаза мои на холмы[23], – перевела Люсиль, не прекращая играть.

– Прошу прощения, – извинилась Эдит. – Я вам помешала. Я…

– Совсем наоборот, – ответила Люсиль. – Это я, должно быть, разбудила вас своей игрой.

– Спала я сегодня очень мало, – потирая виски, призналась Эдит. – Я….

– Неужели? – переспросила Люсиль. – Почему?

Эдит решила ничего не рассказывать о произошедшем и Люсиль тоже – если то, что она видела, было в действительности….

Может быть, моя мать перевернулась в гробу. Может быть, зеркала в доме все-таки не были занавешены черным крепом, когда покойницу выносили….

Поток мыслей захватил девушку. И все они свидетельствовали о ее неуемном воображении. На лбу и верхней губе Эдит появились капельки пота.

Люсиль терпеливо ждала ответа.

– Я все еще измучена, – такое объяснение выглядело довольно глупо. Измученный человек засыпает мгновенно, разве не так? Эдит постаралась сменить тему. – Эта мелодия, что вы играли – что это было?