— Конечно. Я люблю сына и всегда любила. Но он в последнее время не позволял никому себя любить.

Они с Еленой присели на диван, и женщина произнесла:

— Все наладится, вот увидите.

— Что имел в виду Ксавьер, сказав, что Рамон частенько сбегает?

Елена покачала головой:

— Не думайте о его словах. Он требователен к людям и исключение не делает даже для себя. — Она обняла невестку. — Рамон хороший человек, он станет прекрасным отцом. Я уже вижу в нем перемены, о которых раньше и мечтать не могла.

Эмили почувствовала, как сердце ее пропустило удар.

— Правда?

Елена улыбнулась:

— Правда. — Она пожала руки девушки. — Иногда все, что нужно мужчине, — любовь достойной женщины.

Сердце Эмили лихорадочно забилось. Любит ли она Рамона? В последнее время ей все чаще стало казаться, что да, и это удивляло и пугало одновременно.

— Я знаю вас всего двадцать четыре часа, Эмили, — продолжала Елена, — но я умею судить о людях. Мне кажется, у вас доброе сердце и вы умеете прощать. Надеюсь, мой сын чему-нибудь у вас научится. — Она приложила руку к щеке Эмили. — Он боится ответственности, но не спешите делать выводы, причина этого кроется глубже, чем вы полагаете.

— Эмили, — послышался голос Рамона, и Эмили вздрогнула.

Как по команде, они с Еленой поднялись с дивана.

Уставший с дороги и по-прежнему в брюках цвета хаки и черной футболке — именно в этой одежде он был и в кафе, — Рамон был по-прежнему красив. Он подошел к Эмили и протянул руку. Недолго думая, она вложила свою ладонь в его. Повернувшись к матери, он натянуто произнес:

— Я прошу прощения за мое отсутствие, мама. Елена поцеловала сына.

— Извинения приняты. А теперь иди поговори с Эмили, ты должен ей все объяснить.

Крепко держа Эмили за руку, Рамон повел ее в сад вдоль освещенной дорожки. Живые изгороди и цветущие розовые кусты оградили их ото всех. В зарослях под увитой виноградом аркой стояла резная скамейка.

Сердце его все еще бешено колотилось от спора с Ксавьером. Брат порой бывал таким невыносимо нравоучительным. Рамон отпустил Эмили, и она подняла руку, желая коснуться его щеки.

— Рамон, твое лицо.

Прежде чем она успела тронуть его, Рамон отдернул ее руку.

— Это просто синяк.

Хмурясь, она выдернула запястье из его пальцев и обхватила себя руками.

— Где ты был?

В голосе ее слышалась боль, и Рамон возненавидел себя еще сильнее. Но он уехал не случайно: ему нужно было прийти в себя, успокоиться и подумать над тем, как рассказать Эмили правду и стоит ли рассказывать все.

— Я не хотел пропускать ужин, — начал он. — На дороге произошла авария. — Увидев круглые от страха глаза Эмили, он поспешно добавил: — С туристами. Я остановился помочь и ждал прибытия скорой помощи.

Даже расстроенная и бледная, Эмили была прекрасна. Ее платье мятно-зеленого оттенка было женственным и подчеркивало фигуру. Становилось заметно, что она беременна. Волосы, стянутые в свободный хвост на затылке, так и манили прикоснуться к ним, вдохнуть их аромат. Сунув руки в карманы, Рамон кивнул в направлении скамейки.

— Присядем, Эмили.

Девушка вскинула голову, и на миг он испугался, что она откажется. Но, вздохнув, Эмили села.

— Тот юноша в баре — Матео Мендоса — младший брат Джорджа Мендосы, моего лучшего друга. — Рамон попытался вздохнуть, но грудь словно сдавило железным обручем. — Когда нам было по восемнадцать лет, Джордж утонул. Это был несчастный случай. Матео обвиняет меня в смерти брата.

— Почему?

— Потому что это была моя вина.

— Не понимаю.

— Это была глупая юношеская бравада, да мы еще и выпили. Лодка оказалась ненадежной. — Рамон стиснул зубы, когда перед взором его снова предстало бледное лицо Джорджа с посиневшими губами.

Эмили вскинула руки.

— Рамон, прошу тебя, объясни получше, я не понимаю.

— Я был зачинщиком, — бросил он. — И не в первый раз я впутывал Джорджа в безумные эскапады. Его родители уже говорили со мной, выражали свою тревогу.

Эмили помолчала.

— Разве не так ведут себя все подростки? Совершают безумные поступки, испытывают себя.

Ее попытка оправдать его лишь усугубила тяжесть на душе у Рамона. Она ведь слышала лишь половину истории и наверняка изменит свое мнение. Однако он заставил себя продолжать. Пора со всем этим покончить.

— У меня тогда была девушка. Ей тоже было восемнадцать. После гибели Джорджа она попыталась меня утешить, но мне было плохо — я не хотел утешения и оттолкнул ее. Разорвал отношения. Я тогда был слеп, — признался он. — Даже жесток. Она расстроилась и на вечеринке с друзьями перебрала с алкоголем и травкой. В больнице выяснилось, что она была беременна — и потеряла ребенка.

— О, Рамон. — Эмили подняла глаза на него. — Она знала о том, что беременна?

— Нет.

Эмили сделала шаг к нему.

— Значит, и ты не знал.

Рамон нахмурился:

— Это меня не извиняет.

— В чем ты винишь себя, Рамон? Бросил девушку? Это не преступление.

Он стиснул зубы.

— Я вел себя бездумно и безответственно.

— Но это не делает из тебя убийцу.

— Я убил лучшего друга и нерожденного ребенка.

Эмили положила руки ему на плечи.

— Ты же не веришь в это сам. И я не верю. Ты был подростком.

— Я был достаточно взрослым, чтобы соображать. Я был небрежен с дорогими мне людьми, причинил боль родным Джорджа, семье моей подруги и моей семье.

Эмили придвинулась ближе.

— Ты хороший человек, Рамон.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — возразила она, вскидывая голову. — Когда я сообщила тебе о своей беременности, ты мог уйти, но этого не произошло. И сейчас ты со мной.

— Не пытайся сделать из меня святого, Эмили, — предупредил Рамон. — Я не такой.

— Но ты и не монстр.

Рамон ущипнул себя за переносицу, но, вспомнив, что это любимый жест Ксавьера, опустил руку.

— Пойдем спать, — мягко произнесла Эмили. — Ты устал.

Тяжело вздохнув, Рамон отвел с лица девушки выбившийся из прически локон.

— Это ты устала, — произнес он.

Эмили улыбнулась, потом взяла его за руку и повела в дом.

Наутро они решили вылететь в Лондон раньше, чем планировали. Елена расстроилась, но поняла, что ими движет желание поскорее забыть о субботнем инциденте и обсудить его наедине. Когда сумки погрузили в ожидающий фургон, она отвела Эмили в сторону и крепко обняла.