Большинство из нас в последние часы жизни вспоминает других людей. Мы вспоминаем важные моменты или все, что мы упустили, – поездку на озеро с внуками, рождение первенца, первую любовь. Но Джеремайя об этом не думал. Он смотрел прямо перед собой.

На горизонте высились Синие горы Восточного Орегона. Их покатые склоны так четко вырисовывались на фоне неба, что казались совсем рядом. Джеремайя всю жизнь прожил в долине и не переставал удивляться, что они кажутся такими близкими, хотя находятся очень далеко.

Сорок шесть лет он бродил по горам и охотился. Воспоминания Джеремайи стали такой же неотъемлемой принадлежностью гор, как каньоны и сосны. Направляясь к горизонту, он чувствовал, что одновременно приближается и к своему прошлому, и к концу своего будущего.

Через полчаса дорога стала у́же, асфальт сменился гравием. Путь Джеремайи лежал к вершине. Он медленно, но верно поднимался все выше и выше. «Форд» упрямо преодолевал глубокие колеи лесной дороги 181. Машина дребезжала и раскачивалась так сильно, что Джеремайе порой приходилось упираться рукой в потолок, чтобы не вылететь из кресла.

За грузовиком после каждого ухаба поднималось облако мелкой пыли и тут же оседало, мгновенно скрывая следы шин.

Но Джеремайе не было дела до того, что творится у него за спиной. Он стремился лишь вперед. Вперед к пикам, к небу, к концу. Если он должен сделать это, то именно здесь. Здесь, где двадцать три года назад прошел его медовый месяц. Здесь отец учил его охотиться. И здесь умер его единственный сын.

Воспоминания о близких – странная вещь. Это и благословение, и проклятие – этакий обоюдоострый меч. Одна сторона лезвия нас защищает, избавляет от страха, одиночества и сомнений. И для этого достаточно вспомнить улыбку ребенка или прикосновение супруга.

Но другая сторона того же лезвия нас больно ранит. Воспоминания, таящиеся в глубинах души, причиняют боль. Они напоминают, что мы разлучены с любимыми людьми. И эта оторванность создает в душе пустоту, заполнить которую можно только возвращением этих людей.

Когда же человек умирает, возвращение становится невозможным. Пустота остается пустотой. Но воспоминания не исчезают. Они продолжают подтачивать нас, словно шахтер, который роет свою шахту все глубже и глубже. Если человек не примирится с утратой, воспоминания разрушат его душу – шахта рухнет и погребет человека.

Дорога в очередной раз вильнула, огибая насыпь на обочине. Джеремайя затормозил, переключился на полный привод и двинулся дальше. Солнце теперь светило ему прямо в глаза. Он опустил козырек. Почти полдень.

– К ночи, – к своему удивлению, произнес он вслух. – К ночи я буду готов.

Джеремайя кивнул, словно соглашаясь с самим собой. Теперь он точно знал, где и когда исполнит свой замысел. Он стиснул зубы и прибавил скорости. Грузовик затрясся еще сильнее.

Зачем он привел сына в эти горы? Глаза его наполнились слезами.

Джеремайя пытался все осознать и понять.

Он ехал дальше.

И тут пришло первое воспоминание. Поначалу было больно, но уже через мгновение пришло облегчение. Отец впервые оставил его одного в лесу всего в нескольких милях отсюда.

Джеремайя погрузился в воспоминания.

* * *

Это случилось в сентябре. Ему исполнилось десять лет. Высокий худой подросток ночью в лесу. На безымянном гребне среди тысяч безымянных гребней над водами реки Уэнаха в Восточном Орегоне.

Отец присел перед ним на корточки и шепотом произнес:

– Не ищи меня. Я вернусь на рассвете.

Джеремайя не успел возразить, как отец поднялся и ушел в ночь, прямо по горному гребню. Мальчик остался на месте. Все произошло так неожиданно, что он не успел ни двинуться, ни остановить отца. Планом это и не предусматривалось.

Джеремайя смотрел, как уходит отец. Они собирались на охоту. Вместе.

Тоска сжала его грудь, свернулась клубком, как змея, устраиваясь поудобнее. Джеремайе было трудно дышать. Он молча смотрел, как силуэт отца исчезает за дальними скалами. Ночная тьма поглотила его, как поглощает нефть брошенный в ведро камень.

Джеремайя склонил голову набок и прислушался, но услышал лишь стук собственного сердца.

Он был один.

Один.

Для десятилетнего мальчика это было совершенно новое чувство. Он оставался один и раньше – в своей комнате или по дороге из школы. Но это было совсем другое. Так можно забраться на привязанную к столбу лошадь и назвать это верховой ездой. Сейчас же он остался один по-настоящему. Лошадь его бешеным галопом неслась через лес, расширив глаза от ужаса, ломая ветки и перескакивая через поваленные деревья. А Джеремайя вцепился в ее гриву и еле дышал от страха.

Он попытался все обдумать. Ему хотелось кинуться за отцом, окликнуть его. Но в глубине души Джеремайя знал, что не найдет его. Не найдет до рассвета, пока не произойдет то, что должно произойти. Отец ушел. Это испытание. Все было совершенно ясно.

Джеремайя вздохнул и крепко прижал к груди ружье. Даже в десять лет он отлично понимал, что здесь охотятся хищники, и хищники эти с одинаковой легкостью убьют и лошадь, и одинокого мальчишку.

Он сидел в темноте, посреди океана страха, боясь пошевелиться и даже моргнуть…

Рядом хрустнула ветка, и он мгновенно забыл об отце. «Уходи, – беззвучно шептал он, – пожалуйста, уходи».

Ему уже представлялось, как со всех сторон подкрадываются медведи и пумы, готовые растерзать его в клочья. Он чувствовал, как самоконтроль слабеет и тает на глазах. «Беги, беги, беги», – твердил внутренний голос.

Но в душе Джеремайи рождалось нечто другое. Поначалу почти неощутимое, как первый рассветный луч. Но с каждой минутой это чувство росло и крепло. Оно поднималось по его позвоночнику, растекалось между лопаток, пронизывало руки и ноги. Он выпрямился и открыл глаза.

«Беги, беги, беги», – настаивал разум.

– Нет! – вслух произнес Джеремайя. – Нет, я не побегу.

Он замер в неподвижности, напуганный и возбужденный одновременно.

При звуке его голоса то, что находилось рядом, метнулось сквозь кусты и скрылось в ночи. И больше не вернулось.

Джеремайя сидел, наблюдая за луной, которая двигалась по небосводу. Мертвенный ее свет заливал деревья, каньоны и горы. Мальчик думал об отце, он не понимал, почему тот оставил сына в горах в одиночестве. Может быть, он вообще не знал своего отца?

Прошел час.

Ночь казалась бесконечной. Джеремайя начал забывать о себе, об одиночестве, об отце, даже о своем юном возрасте. Руки его перестали дрожать, дыхание выровнялось. Его внимание привлекло движение на дальнем гребне. Он опустил ружье, но так, чтобы до него было легко дотянуться, и вытащил из рюкзака бинокль.

Он обшаривал соседние гребни взглядом, плавно перемещая бинокль. Взгляд его скользил по склонам, поднимался на камни, ощупывал каждый куст, каждое дерево, каждую ложбину. Он глубоко дышал, руки его перестали дрожать. Он успокоился, и бинокль двигался совершенно ровно. Холодный ночной воздух наполнил его легкие. Так сформировалось воспоминание о той ночи.