Он поднял руку, прицелился и выстрелил незнакомцу прямо в грудь.

Тот умер, еще не успев упасть.

Той ночью Джеремайя с отцом лежали в спальных мешках, прислушиваясь к стуку дождя по палатке. Они похоронили незнакомца у реки. Небольшая кучка камней – вот и все, что напоминало о произошедшем.

– Тебе обязательно было убивать его? – спросил Джеремайя.

Отец ответил не сразу. Ветер трепал стенки палатки. Деревья стонали под порывами ветра, река ревела.

– Кое-что можно остановить только пулей, – сказал отец.

Джеремайя ждал, но отец умолк.

И буквально через минуту к завыванию ветра присоединился его храп.

* * *

«Кое-что можно остановить только пулей», – прошептал Джеремайя. Только теперь он все понял. Он встал, поднял руку, вытер лицо. Тот день он никогда не забудет. Невозможно забыть, что сделал отец, чтобы защитить своего сына.

Джеремайя открыл дверцу грузовика и вытащил из-под пассажирского сиденья что-то завернутое в старую футболку. Он медленно развернул сверток и достал этот предмет.

Кобура.

Он держал ее перед собой, как ядовитую змею. Она покачивалась перед ним в солнечном свете.

Прошлой ночью он взял ее в руки впервые с момента смерти Джонатана. Она до сих пор хранилась в комнате сына, висела на стене над его кроватью. Жена оставила ее там после похорон.

Чтобы войти в эту комнату, Джеремайе пришлось выпить почти целую бутылку виски. Все там осталось точно так же, как полгода назад, когда Джонатана не стало. У постели мальчика стоял стакан с водой. Вода давно испарилась, и стакан посерел от пыли.

Джеремайя поднял голубую подушку, прижал ее к лицу и сделал глубокий вдох. Запах Джонатана разрывал ему сердце. Руки у него задрожали, подушка выпала. Ему пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Он не мог избавиться от мысли, что сын где-то рядом, но до него не дотянуться, не дотронуться… Никогда…

Джеремайя смотрел на кобуру. По современным стандартам она была великовата, для крупного оружия. Яркая кожа стала абсолютно гладкой, выпуклая звезда давным-давно сгладилась.

Отец Джеремайи передал ее сыну, как когда-то сам получил ее от своего отца, а его отец – от своего.

Это было единственное и самое ценное фамильное наследство.

Джонатану нравилась эта кобура, и Джеремайя подарил ее сыну, когда тому исполнилось шесть. Отцу это не понравилось, но Джеремайя махнул рукой. Джонатан и без того носил ее дома каждый день. В отличие от прежних владельцев, которые всегда держали в ней оружие, Джонатан нашел кобуре другое применение.

Мальчик собирал супергероев. Их было очень много. В спальне Джонатана громоздились коробки с фигурками. Каждую субботу он вытаскивал десять любимых. И эта десятка путешествовала с ним повсюду. Прошлой осенью Джеремайя собирался на охоту с приятелем. Кобура лежала в дорожной сумке. Джонатан нашел ее.

Мальчик пришел в кухню с кобурой на плече. Ремешок пересекал грудь, как патронташ из вестерна. В патронной сумке вместо патронов сидели несколько счастливых супергероев. С этого момента кобура перешла в собственность мальчика. Он постоянно носил ее на груди, а перед сном вешал так, чтобы супергерои могли наблюдать за ним и защищать его от темноты.

Джонатана больше нет, а кобура осталась на прежнем месте. Джеремайя пристегнул ее к поясу, положил патроны в сумку, взвалил рюкзак на спину и пошел в лес. Назад он не оглядывался. Он так стиснул челюсти, что у него заболели зубы. Скоро он встретится с Джонатаном. И все объяснит сыну.

* * *

Джеремайя шагал по лесу, погрузившись в воспоминания. Под ногами хрустела сухая трава, ботинки скользили по камешкам. Сердце болело от пустоты, образовавшейся в его жизни.

Он дошел до еле заметной звериной тропы и без раздумий пошел по ней. Тропа петляла в траве, сворачивала туда и сюда под синим августовским небом. Тропа пролегала по гребню, ничем не отличавшемуся от тысяч других гребней в местных горах. Мужчина, который шагал по ней в поисках места, где убить себя, не смотрел по сторонам.

Полдень давно был позади. Тропа исчезла. Джеремайя продолжал подниматься. Он поднимался все выше и выше, дошел до скал на самой вершине и протиснулся между ними. Скалы вокруг него тянулись к небу, как колонны разрушенного греческого храма.

Когда-то он останавливался здесь со своим отцом. На гребне их застала буря, и им пришлось укрыться среди скал. Ветер завывал вокруг, дождь хлестал как из ведра. Джеремайя оставил свою куртку в лагере, хотя был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что так поступать нельзя. Ему уже исполнилось шестнадцать. Он сидел, скорчившись над ружьем, чтобы не замочить его. Его била крупная дрожь. Он промок до нитки, но не жаловался и сидел молча. Это была его вина, и он это знал. Через час он так продрог, что уже не мог больше терпеть.

И тогда отец, не говоря ни слова, снял свою куртку и набросил ему на плечи. Джеремайя попытался отказаться, но язык не слушался. Слова не слетали с посиневших губ. Два часа он смотрел, как отец дрожал от холода, пока они пережидали бурю.

Дождь кончился, вышло солнце, и они тронулись в путь. Согревшись, Джеремайя спросил отца, почему он так поступил. Почему он отдал ему свою куртку, хотя виной всему была безалаберность сына?

Отец посмотрел на него и ответил:

– Мужчина всегда должен защищать своего сына.

* * *

Джеремайя миновал скалы и зашагал дальше. В ушах звучал голос отца.

Мужчина всегда должен защищать своего сына.

Джеремайя повторил эти слова вслух:

– Мужчина всегда должен защищать своего сына.

Он вспомнил первую ночь Джонатана в горах. Мальчик впервые спал в палатке. Неделю назад Джонатану исполнилось шесть. На дне рождения, набив рот тортом, он заявил, что больше всего на свете хочет отправиться с отцом в горы.

Джеремайя был счастлив. Он продумал все до мельчайших деталей. Он хотел, чтобы поход прошел идеально и стал незабываемым для мальчика. Он хотел посеять семена нерушимой связи с местом, которое сам любил больше всего. Джеремайя хотел дать сыну то, что подарил ему собственный отец.

Для похода он выбрал место, которое называли Три Реки. Три каньона с собственными реками соединялись у основания горного пика. Там реки сливались в крохотное озерцо, из которого вытекала река Уэнаха. Реки были разными, и мощь их зависела от погоды. Сильная гроза на севере рождала одну, на востоке – другую, а на западе – третью.

Иногда озеро становилось изумрудно-зеленым. Поверхность его разглаживалась – ни ряби, ни складочки. А через несколько часов та же поверхность приходила в судорожное движение, покрывалась пеной, вода мутнела. Реки вливались в него, соперничая друг с другом.