Итак, волей-неволей ему пришлось бы на ней жениться, что неизбежно повлекло бы за собой то, что с этой минуты отец леди Шарлотты начал бы смотреть на Дариуса как на ловкого охотника за богатым приданым, не гнушающегося для этого никакими средствами, а его отец с этого времени стал бы видеть в нем ни на что не годного беспринципного ловеласа. Дариус словно уже слышал скрипучий голос отца: «Ну конечно, этого следовало ожидать. Вместо того чтобы добиваться всего в жизни своим трудом, ты соблазнил невинную девушку, чтобы жить на ее приданое!»

Братья тоже стали бы его презирать, и мать окончательно разочаровалась бы в нем. Что до бабушки – сгорела бы со стыда, а женщина, вынужденная идти с ним под венец, возненавидела бы его всей душой за то, что он загубил ее жизнь.

– Гм-м… Я как сумасшедший.

Дариус вцепился себе в волосы и тяжело вздохнул. Коровник был и вправду очень красив; он не просто сверкал чистотой, он был еще и идеально организован. Проклятие! Если бы его не захлестнули эмоции и он спокойно выслушал Шарлотту, все могло случиться совершенно по-другому.

В конце концов, она – дочь лорда Литби. Разве Шарлотта не говорила ему о том, что ее отец цитировал его работы? Несомненно, страсть лорда Литби к сельскому хозяйству разделяли также его жена и дочь. Разве леди Литби не упоминала о том, что леди Шарлотта – деревенская девушка? Ничего нет удивительно в том, что о молочных фермах ей известно все. Вот она и предположила, что Дариус, как и каждый нормальный землевладелец, заинтересован в увеличении дохода и продуктивности своего хозяйства.

– Кроме того, разве не ты сам намекнул ей об этом? – пробормотал Дариус. – Возможно, она догадалась о твоих проблемах.

Хотя какая разница, какие ею руководили мотивы? Шарлотта была права – и точка. Дариус взъерошил волосы. И что же ему теперь делать?

«Завтра я велю слугам вернуть грязь на место». Если бы другая женщина, а не Шарлотта, высказала ему эту угрозу, он бы только посмеялся, но теперь, после всего, что здесь происходило между ними, она наверняка исполнит все, что обещала.

Решив серьезно поразмыслить над этим, Дариус поднялся и начал мерить шагами комнату, потом посмотрел на одно окно из мозаичного стекла, затем на другое и забарабанил пальцами по мраморной полке. Тем временем его интеллект судорожно пытался найти пути решения данной проблемы, рассматривал ее в разных ракурсах й сравнивал различные подходы.

В конце концов, оставаясь верным слугой логики, он понял, что у него нет другого выхода. Ему не остается ничего другого, как только пойти к Шарлотте и стерпеть то, что стерпеть невозможно, сделать то, что хуже пытки, бубонной чумы, голода и даже смерти.

Он должен перед ней извиниться.

Когда Дариус вернулся в дом, ему сказали, что дамы давно уехали, и он стал обдумывать, следовать ли ему за ними в Литби-Холл или нет.

Какова вероятность того, что ему удастся поговорить с Шарлоттой с глазу на глаз? Еще неизвестно, захочет ли она с ним говорить! К тому же единственный раз, когда родители могут позволить джентльмену остаться наедине с их незамужней дочерью, – это когда они считают, что он собирается сделать предложение руки и сердца.

Итак, ему придется подождать до завтра и извиняться перед ней он будет в Бичвуде. Здесь, конечно, тоже трудно остаться наедине, но по крайней мере это его собственность, где он не зависит от милости чужих слуг. Теперь осталось только изобрести способ, как на тридцать секунд остаться с ней с глазу на глаз и сказать ей все, что нужно.

На следующее утро Дариус четыре раза менял костюм, чем несказанно удивил Гудбоди, и задолго до того, как должны были прибыть дамы, уже стоял возле двери коровника.

Он прождал полчаса, но никто так и не появился. Карсингтон подождал еще полчаса, но все было тщетно.

Следующие полчаса он провел, нервно дергая за шейный платок и попеременно то надевая, то снимая шляпу, затем вытер носовым платком пыль с ботинок, раздраженно осмотрел морщины на брюках и в конце концов, махнув рукой, пошел в дом. По дороге он все время оглядывался, пытаясь увидеть, не прибыл ли кто-нибудь, например слуги леди Шарлотты, которых она послала для того, чтобы вернуть грязь обратно в коровник.

В доме он нашел леди Литби – она разговаривала со штукатуром по фамилии Тайлер. Штукатур как раз собирался отойти, чтобы продолжить работу, и Дариус, после того как они с леди Литби обменялись обычными любезностями, сказал как бы между прочим:

– Скажите, леди Шарлотта здесь? Я хотел проконсультироваться насчет трубы в коровнике…

Леди Литби удивленно подняла темные брови:

– Трубы в коровнике? Так, значит, вы раскрыли ее секрет?

– Полагаю, этот секрет заключается в том, что леди Шарлотта гораздо умнее, чем желает казаться? Она знает столько об управлении усадьбой, сколько не знает ни один мужчина.

Лиззи рассмеялась.

– Мне следовало догадаться, что вы быстро поймете, что к чему, – сказала она с улыбкой. – Не всякий джентльмен смог бы так сразу сориентироваться: он поначалу относился бы к Шарлотте свысока и всячески опекал бы ее.

«Именно так я и поступал», – печально подумал Дариус.

– Бедняжка Шарлотта должна позволять другим говорить о сельском хозяйстве, никогда не отваживаясь вставить хоть слово, хотя осведомлена о нем ничуть не хуже.

– Да-да, она все же отважилась сделать мне пару-другую" замечаний, – подтвердил Дариус. – И я был… несколько удивлен.

– Боюсь, вам придется еще не раз удивляться. Довольно долго Шарлотта воспитывалась, как мальчишка…

– Ах вот как.

Внезапно Дариусу стала ясна вся картина. Благодаря словоохотливой миссис Стиплтон он же узнал, что леди Шарлотта была единственным ребенком, пока ей не исполнилось двадцать лет, потому что первая леди Литби не могла больше производить на свет детей. Очевидно, Шарлотта долгое время заменяла лорду Литби сына, когда он потерял надежду иметь наследника. Вот почему, обновляя недвижимое имущество Дариуса, она отнеслась к делу чисто по-мужски, все тщательно взвешивая, трезво оценивая ситуацию, сравнивая стоимость и предполагаемую прибыль.

Сквозь толстое слои пыли и кучи хлама она видела конечную цель и шла к ней, не сомневаясь в своих способностях, – поэтому и выглядела такой довольной. И она имела на это полное право, потому что все сделала правильно.

Дариус почувствовал угрызения совести, и даже хваленый разум не мог облегчить его страдания. Он – человек, который всегда гордился своим умом и объективностью, – вел себя как незрелый подросток. И может быть, именно это раздражало его отца – интеллектуальное тщеславие сына.

В этот момент к ним подбежал светловолосый мальчуган с кепкой в руке, судя по всему, подмастерье, и, поклонившись сначала леди Литби, потом Дариусу, с потерянным видом огляделся по сторонам. Очевидно, мальчик растерялся и у него не хватало смелости обратиться к господам без разрешения.