Спустя час они уже и думать забыли об этом разговоре, все дальше углубляясь в тень лесного массива в нескольких километрах от города.

Аделина

Каким-то совершенно непостижимым образом все в моей жизни пошло в другом русле. Даже работа – о, ужас, моя работа! – отошла на второй план, а на первый выступили отношения с Мажаровым. Он как-то естественно и по-хозяйски расположился в моей жизни, в пространстве, в которое прежде я не впускала никого, и это, к моему удивлению, не вызвало во мне протеста, не принесло неудобств, которые, как казалось, непременно должны были возникнуть. Но нет – Матвей словно всю жизнь был со мной, я даже не заметила изменений. Меня не напрягала его бритва в моей ванной, его зубная щетка, его вещи в моем шкафу, запах его туалетной воды по утрам в прихожей. Наоборот, мне начало казаться, что, исчезни вдруг это все, и я сойду с ума. Мне хотелось продлить это невероятное ощущение, возникшее от совместной жизни, хотелось хоть немного побыть просто чьей-то любимой женщиной, и я даже согласилась не выходить раньше времени из отпуска, хоть изначально и планировала это. Но Матвей сказал, что нужды в моем присутствии нет, а ему было бы приятно видеть меня по вечерам открывающей ему дверь. Это было одновременно трогательно, странно и очень приятно. Такую мелочь я вполне могла себе позволить, и каждый вечер встречала его на пороге квартиры, быстро научившись узнавать по звуку его машину, въезжавшую во двор. Матвей приезжал с цветами, целовал меня прямо на пороге – идиллия…

Меня беспокоил только Сева. Он названивал мне каждый день, требуя ответа о местонахождении его дражайшей супруги, отключившей телефон и не выходившей на связь. Но я-то что могла ему сказать? Я дала себе слово, что не нанесу такого удара Владыкину – он может просто не выдержать, у каждого человека есть предел того, что он способен вынести и простить. Оксана уходила от него трижды – и трижды он принимал ее обратно и не задавал вопросов, делал вид, что ничего не произошло. Но где гарантия, что и на этот раз все пойдет по той же колее? И глубоко внутри сидело беспокойство за судьбу подруги – разговор, случайно услышанный в отеле, не давал мне покоя. Мне казалось, что есть какая-то связь между скандалом Арсения с продюсером, его истеричными воплями о каких-то утраченных возможностях в связи с исчезновением какого-то человека и внезапным желанием держать Оксанку поближе, чтобы иметь возможность ее контролировать. По большому счету, ничего криминального предложить он ей не мог – ну, режиссер же, а не киллер по найму. Максимум – кинет опять на деньги, уговорив написать сценарий, как уже было. Сам псевдо-Феллини тогда получил весьма круглую сумму от одного из центральных каналов, а Оксанкиного имени не было даже в титрах, не говоря уже об оплате. Я бы после подобного на пушечный выстрел к человеку не подошла, но моя подруга, разумеется, еще и в кровать прыгнет. Постарается совместить приятное с полезным, так сказать, хотя, как по мне, и то, и другое сомнительно.

К счастью, от этих мыслей меня отвлекал Матвей, за что я ему была очень благодарна. Мы проводили вместе каждую свободную минуту, закончили, наконец, статью для журнала, но это было единственное, что позволил мне сделать Матвей, пока я в отпуске.

– Ты совершенно не умеешь отдыхать, – говорил он, то и дело вечером отбирая у меня журналы или книги на медицинскую тематику. – Отпуск дан тебе для того, чтобы ты перезагрузила голову, дала покой рукам и подготовилась к следующему рабочему циклу. Ты ведь понимаешь, что от тебя во многом зависит человеческая жизнь? Ты обязана быть в хорошей форме, чтобы не напортачить во время операции.

– Можно подумать, я этого не знаю, – огрызалась я, но Матвей пропускал это мимо ушей:

– И в отпуске ты должна читать что-то другое, развлекающее, заставляющее думать на темы, отличные от пластической хирургии.

После этого разговора на следующий же день он привез мне целую стопку книг Аглаи Волошиной. Я с удивлением рассматривала обложки и не понимала, почему должна это читать. Любовные романы никогда не числились в списках моих любимых книг, я, кажется, прочитала за всю жизнь один-два, и то в подростковом возрасте.

– Самое время начать, – подмигнул Матвей, отправляясь в кухню. – Кстати, ты слышала, что ее нашли мертвой в собственном доме?

– Кого?

– Аглаю Волошину.

– Ты откуда знаешь?

– Ну, я иногда смотрю телевизор в ординаторской, а моя мама большая поклонница ее творчества. Ты знаешь, что Волошина жила в загородном поселке?

– Где? У нас?

Матвей только головой покачал:

– Нет, я понимаю, что далеко не все дамы любят дамское чтиво, но неужели ты ни разу не слышала о загадочной Аглае Волошиной, которую никогда никто не видел?

– Матвей, это глупости. – Я забралась с ногами на табуретку и наблюдала за тем, как Мажаров ловко и тонко нарезает помидоры для салата. – Как можно никогда не видеть человека, если он существует? У нее ведь были соседи – что, ни разу никто не столкнулся?

– Представляешь – ни разу, – подтвердил он, отщипывая зелень от пучка петрушки в корзинке. – Журналисты перерыли всю землю вокруг ее дома, опросили всех соседей, едва ли не каждого жителя поселка, и никто, ни один человек не смог сказать ни слова о женщине, жившей в этом доме много лет.

– Так не бывает.

– Как видишь, бывает.

– Матвей, ну, ты ведь разумный человек и не можешь не признать факта, что если в доме кто-то живет, то рано или поздно его непременно кто-то увидит. Человек должен чем-то питаться – как минимум, то есть выходить в магазин. У него должны быть какие-то дела, требующие отлучки из дома. И если всего этого не происходит, то вывод только один – Аглая Волошина никогда не существовала, а имя – просто псевдоним, под которым работают, допустим, несколько разных людей. При этом вовсе даже не обязательно, что все они знакомы между собой или что все они – женщины. – Я вытащила из вазы печенье и откусила, на что Матвей поморщился:

– Не порти аппетит, сейчас ужинать будем. То, что ты говоришь, вполне логично, если бы не одно «но». Кого-то же нашли мертвым в доме Волошиной?

– А нашли ли?

– Нашли. Трубили несколько дней, даже начальство полицейское выступало – человек-то известный погиб.

– А подробности? Были какие-то подробности? – я даже сама не могла пока понять, почему вдруг так вцепилась в новость о гибели писательницы, чью фамилию впервые увидела на принесенных Матвеем книгах, но что-то меня беспокоило.

– Я не настолько часто интересуюсь новостями, – засмеялся Матвей. – А вот с чего вдруг ты так в это вцепилась, дорогая? Кстати, я знаю, с кем ты могла бы поговорить об этом, – вдруг произнес он, как-то странно на меня посмотрев.

– С кем?

– С моей мамой. Она большая поклонница Волошиной, я уже говорил. Думаю, она могла бы рассказать тебе что-то еще, хотя я и не понимаю, зачем оно тебе надо.

Я даже не поняла, что в этот момент взволновало меня сильнее – возможность хоть чуть-чуть приподнять завесу тайны или такое ненавязчивое предложение познакомиться с матерью Мажарова.