По приказу министра внутренних дел Франции в 1836 году было проведено расследование всех этих массовых отъездов, и по результатам был издан циркуляр, в котором подчеркивалось, что такая постоянная миграция может привести к еще большему падению нравов и уменьшению эффективности контроля. Если раньше девушка не могла покинуть бордель, не заплатив свои долги или не получив подтверждение от другой бандерши о том, что та заплатит ее долги, то теперь девушка просто бежала из одного борделя и нанималась в другой, а затем бежала в третий, и т. д. Конкуренция между бандершами стала настолько острой, что они стали просто выгонять заговорщиц, подбивавших своих "коллег" к побегу, но если пострадавшая от побега девушки бандерша вздумает жаловаться, ей пригрозят тюрьмой: "Если девушка симпатичная, стройная, если к ней ходят богачи, то ее быстренько переманивают в другой дом, куда богачи заходят чаще. Так девушки и переезжают с места на место, а иные прячутся от всех и занимаются своим делом тайно".

Лишь немногие доживают в борделе до старости. Как только их плоть перестает быть привлекательной для клиентов, их вышвыривают на улицу, а там они попадают за решетку или в больницу. Самые добрые бандерши, желая обезопасить своих бывших "сотрудниц" от такого ужасного конца, предлагают им стать экономками за стол и дом в своем же борделе. К тому же, если клиентов очень много, то и они сгодятся, или вдруг какой сумасшедший старик забредет… Самые хитрые, самые находчивые умудряются устроить все так, что сбывается их главная мечта — выйти замуж за богача или, еще лучше, за… хозяина борделя! Они выходят из игры и доживают остаток дней своих в счастье, покое и безвестности.

Иные поэты рисовали идиллические картины старости бывших проституток. В старости больше нет порока, нет страсти, все забыто. Роскошь осталась в прошлом, грехи отпущены. Да, тело постарело, но со временем ушло и презрение, и позор. Бывшая проститутка снова стала женщиной.

Те же "жрицы любви", для которых не прошли даром слова добродетельных женщин, бросают все и уходят в монастырь. Они скрываются в кельях, полные раскаяния, и проводят остаток дней своих за воротами, над которыми висит весьма подходящая вывеска: "Убежище Богородицы". Однако, к большой радости настоятельниц, немногим удается выдерживать монастырскую жизнь долго. Железная дисциплина монахинь оказывается для них слишком жесткой, и, несмотря на искренность своего раскаяния, они бегут и из монастыря, находя себя в каких- то других занятиях; впрочем, из некоторых вырастают самые настоящие служительницы Господа.

Но большая часть проституток, благодаря сильно выраженному инстинкту выживания, сумела предугадать следующую стадию в эволюции нравов и половых страстей их клиентов; использовав бордели как школу жизни, научившись там всему, самые смелые из них решили выйти из борделей прочь, стать хозяйками своей судьбы и самостоятельно зарабатывать свои деньги.

Все пропало. Любовь, супружество, верность. Ценности гибнут. Буржуазия добивается права на развод, мужчины и женщины вместе ходят в бульварные театры и зубоскалят, а на сценах показывают сплошные адюльтеры, любовь теперь украшает разврат, границы добродетели размываются. Любовь в конце XIX века уже не та, что прежде. Ее больше не заслуживают, ее больше не дарят. Ее покупают. Писатели пишут романы о женщинах, которые сбрасывают с себя ярмо покорной мужской руке женственности. Мадам Бовари — сама томность, она взыскует плотской любви. Героиня романа Мопассана "Жизнь" из кожи вон лезет, пытаясь испытывать удовольствие от занятий любовью с мужем. В некоторых буржуазных кругах приобретает популярность идея освобождения женщины. Организуются комитеты в пользу принятия закона о разводах. Женщины все меньше и меньше стесняются появляться на людях в одиночестве. Ментальность эволюционирует, в моде более открытые платья. Париж, если читать описания санитарных врачей, становится столицей порока, который, подобно заразной болезни, распространяется вокруг него и уродует его лицо, так что прохожие видят не роскошь, но лишь жалкие ее остатки. Его сердце захватили армии продажных женщин: они сидят на бульварах, в кафе, в ресторанах, в кабаре, в танцевальных залах, на крепостных стенах, в разрушенных домах, они всем продают свои прелести, зарабатывая этим на хлеб. Невозможно исчислить эту армию развратниц, невозможно загнать ее в рамки. Уже слишком поздно.

А ведь еще недавно какие были времена. Еще недавно все знали, кто есть кто. Еще недавно, сокрушается Шарль Десмаз, "проституция была ограничена, к этому "сословию" принадлежали только известные в известных кругах женщины, все они были зарегистрированы, все они жили в специально отведенных кварталах; а сегодня в Париже их можно встретить везде, на каждой улице, одетыми в самую разную одежду, они даже задают моду окружающим. Еще недавно развратниц было известное ограниченное число, сейчас имя им — легион, их ряды пополняются с каждым днем, к ним идут из мастерских, из магазинов, из театров; на улицах ужасная смесь людей всех возрастов, всех полов, всех пороков; везде можно купить любую добродетель".

Все на продажу — даже честь; улица стала "базаром похоти". Буржуазия яростно переваривает заработанные ею миллионы и, в своем желании копировать все манеры аристократии, начинает думать о любви по-другому. Разумеется, новая жизнь в столице требует сохранения многого из старого мира, нужно получать образование и так далее, но за границей этих социальных условностей пределы благопристойности расширяются до неузнаваемости, границы становятся прозрачными, формы, которые принимает желание, меняются. Зарегистрированные проститутки возбуждают мужчин все меньше и меньше; другое дело — свободная или по крайней мере притворяющаяся свободной женщина, она становится главным объектом желания. Сценарий меняется: девка на улице просто-таки атакует клиента, она предлагает ему себя, она говорит ему непристойности, а вовсе не ждет его смиренно в эротической позе на канапе. Мужчины желают иметь таких партнерш, которых бы они могли унижать в любой момент, когда захотят; им больше не нужны рабыни, прикованные к бандерше. Бордель закрывается, открывается дом свиданий. Новые веяния настолько сильны, что распространяются по всей стране и заражают провинциальные бордели. Закончились времена бравых солдат, любимцев местной мадам, нет больше экономок, которые делают в борделе всю работу. Теперь все — революционеры, все влипают в те истории, в которые хотят, на панель выходят все девки, которые хотят, их эксплуатирует тот, кто хочет. Вот, послушайте типичную речь бандерши тех времен, королевы вымирающей страны; она жалуется на жизнь, она с презрением говорит обо всех новых эксплуататорах плоти, она с гневом обращает свою речь к нам: "Вокруг одни бездельники. Все думают только о том, как бы покутить, где бы выпить, как бы построить рожи; все упрямые, у всех острый язычок, все одна сплошная болтовня… Все они просто кожаные мешки, набитые пороками. Они всегда хотят быть правыми, они по всякому поводу высказывают свое мнение, если ты им что не так сказал, то они ба-бах! разворачиваются, хватают свои вещи и до свидания!

"Ах, мы больше никогда не встретимся! Как замечательно — никогда больше не видеть ваш вонючий барак!"